Кинематограф я любила с детства. Увлекалась комическими картинами и боготворила Асту Нильсен. Но о кинематографической карьере я не думала. Я готовилась быть танцовщицей, мечтала о сцене. Но я рано вышла замуж – это заградило мне путь к сцене. Но связей с артистическим миром не прерывала, изредка выступала. Бывая в «Алатаре», я встретилась там с Н. Туркиным, который тогда служил у Ханжонкова, он пригласил меня к Ханжонкову, где мне поручили роль в «Песне торжествующей любви». Я не решалась сразу браться за такую серьезную роль, я боялась и за игру, и за лицо, так как мне говорили, что экран часто искажает черты, но меня убедили сначала попробовать, и я согласилась. Я немного робела перед аппаратом, но постепенно освоилась с новой обстановкой и совершенно не думала об аппарате, отдаваясь роли. Особенно мне нравились съемки на натуре. В них столько красоты, правды и естественности. Перед просмотром «Песни торжествующей любви» мне предложили вступить в постоянную труппу ателье Ханжонкова и заключили контракт на три года. И я сделалась кинематографической артисткой. Я этому очень рада. Чувствую, что нашла себя, свое место в жизни. Молчание экрана не тяготит меня, когда же хочется говорить, творить с живым словом перед публикой, изредка выступаю на сцене. Ездила несколько раз на гастроли в провинцию. Но кинематограф – моя стихия. Я им безумно увлекаюсь, люблю его как детище родное.
Беседа коснулась современного положения кинематографии.
– Я против контроля в кинематографии ничего не имею, – сказала В. В. – поскольку он в руках сведущих, любящих и берегущих истинные интересы кинематографии. Но он не может и не должен простираться в область чистого творчества для экрана. Нельзя насиловать и контролировать душу творцов и творческие замыслы. И я думаю, что, если все творцы экрана, и актеры в первую очередь, сплотятся и будут единодушными, им удастся отстоять душу живую, свое творчество. Я думаю, что с нашей внутренней разрухой в кинематографии мы справимся и это чудесное искусство не пострадает. Я не могу допустить мысли, чтобы кому-нибудь нужно было убить творчество экрана. Слишком оно высоко и слишком большую роль играет теперь в жизни народа.
Заграничная конкуренция нам не страшна. Наоборот, очевидно, там очень считаются с русской кинематографией. Уж если нам предлагают громадные деньги заграничные фирмы, значит, нас там ценят высоко. Но теперь расстаться с Россией, пусть измученной и истерзанной, больно и преступно, и я этого не сделаю. Мне кажется, так думают и другие артисты, и заграничной кинематографии не удастся получить наших козырей в свои руки.
Конечно, мечта каждого артиста, и моя тоже, – сняться в достойном воплощении, в идеально оборудованных заграничных павильонах, так как там техника кинематографа выше нашей. Но я верю, что, когда минует современный кризис, русская кинематография и в этом отношении не уступит заграничной.
Будущее экрана велико и необъятно; и я счастлива, если хоть немного могу принимать участие в этом великом деле творческого развития кинематографа, если мои тени на экране дают хоть немного радости людям.
На этом наша беседа закончилась.
Читатели могут проверить ее, когда увидят Веру Васильевну на экране».
Новая «советская» действительность уже понемногу заявляла о себе.
Прежде всего контролем над кинопроизводством.
С середины 1918 года Московский и губернский кинокомитеты начали контролировать частное кинопроизводство.
Сначала это был просто контроль за «качеством» выпускаемых фильмов.
Кинокомитеты настойчиво советовали хозяевам ателье снимать как можно меньше мелодрам «на потребу публике» и как можно больше – экранизаций классики, призванных «воспитывать вкус».
Следуя этому указанию, Харитонов поручил режиссеру Чеславу Сабинскому сделать фильм по пьесе Толстого «Живой труп».
Веру Холодную пригласили на роль цыганки Маши.
Это была уже вторая экранизация пьесы. Первая – в 1911 году – с Еленой Павловой в роли Маши. Харитонов, боясь, что «скучный» фильм не будет пользоваться успехом у публики и, следовательно, не принесет ему прибыли, пытался внести какие-то изменения – если не в сюжет, то хотя бы в саму постановку. Он предлагал перенести действие в современность, Федора Протасова снимать во фраке и без бороды, Машу сделать не певицей, а плясуньей. Но Сабинский и снимавшийся в главной роли Максимов настаивали на классической постановке, грозясь в противном случае вовсе отказаться работать над этим фильмом. И Харитонов сдался.
Вера Холодная очень боялась сниматься у Сабинского. Ей была близка бауэровская эстетика чарующей роскоши, она привыкла к своему облику атласно-кружевной «королевы экрана» облаком кудрей вокруг ангельского личика… А Сабинский требовал, чтобы она надела скромное платье с блеклой шалью на плечах, чтобы она собрала волосы в пучок на затылке.