Большинству арестованных, а также части оставшихся на воле, но привлеченных к суду по «делу ста тридцати трех», предлагалось отказываться от принадлежности к партии и комсомолу и настаивать на своей невиновности. Не располагая доказательствами, фашиствующие судьи вынуждены будут оправдать их. Но организаторы процесса, как это было видно из обвинительного заключения, прилагали все усилия, чтобы возвести ложные обвинения на коммунистическую партию и комсомол. Для того чтобы дать им сокрушительный отпор, партийный комитет предложил группе подпольщиков выступить на суде с речами в защиту партии, комсомола, профсоюзов и других организаций. Это означало признание своей принадлежности к партии и влекло за собой тяжкие меры наказания.
Семи коммунистам, в том числе и Вере, предстояло принять на себя удар фашистского суда, противопоставить буржуазным законам и порядкам единственное свое оружие — правду, смело, открыто сказанную. Это оружие не защищало подсудимого от преследования, но оно служило надежной защитой партии от клеветы и инсинуаций ее врагов.
На процессе должны были присутствовать журналисты и кое-какая публика. То, что будет там сказано заключенными, тысячеустым эхом разойдется по всей стране. «Процесс ста тридцати трех» надо было превратить в суд над фашистской диктатурой Пилсудского.
С глубоким волнением приняла Вера решение ЦК партии. Связи тюрьмы с внешним миром шли через их камеру. Родственники Любы жили в Белостоке и использовали всякую возможность для свиданий, различных передач. Нередко из Варшавы приезжали родственники «Елены». Сидели в их камере и другие женщины, официально поддерживавшие связи с внешним миром. Через них сотнями различных способов поступали в тюрьму записки партийных товарищей, оставшихся работать на воле.
В самой тюрьме различными способами передавали новости, указания и директивы ЦК из корпуса в корпус, из камеры в камеру. Это только кажется, что человек в тюрьме изолирован и беспомощен. Там, где он тесно связан с партией, где работает коллективный ум, всегда найдутся способы обойти самых бдительных стражей.
Все напряженно готовились к крупному процессу, на который возлагали большие надежды обе стороны. Те, кому было предложено выступать в защиту партии и комсомола, продумывали содержание своих речей.
А процесс со дня на день откладывался. Прокуратура с помощью дефензивы подбирала новые обвинения.
«ПРОЦЕСС СТА ТРИДЦАТИ ТРЕХ»
Наконец было объявлено, что суд начнется в апреле 1928 года. И вот настал этот день — 17 апреля. Вся тюрьма провожала их песней «Смело, товарищи, в ногу…». После многомесячного пребывания взаперти Вера впервые оказалась за воротами тюрьмы.
Расстояние до здания суда было невелико — всего около трех километров. Но каким удивительным, необыкновенным был этот путь для людей, изголодавшихся по воле! Над головой светило солнце. Ярко-голубое небо приобрело какую-то сказочную объемность. По обочинам шоссе настойчиво пробивалась молодая зеленая трава. От соснового леска, окаймлявшего шоссе, шел пьянящий запах хвои.
Кортеж от тюрьмы до здания суда двигался медленно. В голове его — машина с офицерами полиции, замыкала колонну грузовая машина с полицейскими, вооруженными пулеметом, а по бокам друг за другом трусили конные полицейские с карабинами.
Когда Вера увидела открывшийся перед ней простор, у нее захватило дыхание. Как и чем выразить свои чувства? Только песня в состоянии передать то, что переживает человек в минуты такого душевного подъема.
— Вихри враждебные веют над нами…
Голос Веры звучал сильно. Подруги подхватили… Полицейские заорали:
— Молчать! Прекратить! Запрещаем!
Но их голоса бессильно тонули в звуках могучей песни. Ее пели уже во всех тюремных машинах. Когда начался пригород Белостока, песня усилилась…
Суд начался обычной нудной процедурой. Дня три секретарь читал обвинительное заключение — увесистый том. Содержание этого произведения юристов было известно заключенным уже давно, поэтому секретаря никто не слушал. Да и сами судьи только делали вид, что слушают.