Вера Хоружая

Подсудимые тихо перешептывались, перебрасывались записками, смотрели в окна, которые радовали глаз уже тем, что на них не было решеток. По рукам пошли карикатуры на судейских чиновников, прокурора, полицейских.

Больше всего карикатур было на прокурора Зубелевича, грузного, с тяжелым, массивным подбородком, с красным лицом. До Октябрьской революции — вицепрокурор Московской судебной палаты по политическим делам, в годы гражданской войны был в услужении то ли у Деникина, то ли у Колчака. Говорили, что он попался в руки красноармейцев, но каким-то чудом спасся. Впоследствии Зубелевич стал верным слугой фашиста Пилсудского. Все революционное, прогрессивное вызывало у него ненависть, а вид заключенных коммунистов — приступы бешеной злобы.

Начался допрос подсудимых.

— Что обвиняемый скажет в свое оправдание? — задает судья стандартный вопрос.

Когда очередь дошла до Веры, она решительно заявила, что обвинения, выдвинутые против нее как секретаря ЦК комсомола Западной Белоруссии, ложны. Комсомол не шпионская организация. Комсомол — это политическая организация рабоче-крестьянской молодежи. Она воспитывает молодежь и организует ее на борьбу за экономические, политические и национальные права. Комсомол ведет свою антимилитаристскую борьбу и в буржуазной армии, состоящей из рабоче-крестьянской молодежи. В тесном союзе рабочие и крестьяне свергнут правительство фашистской диктатуры и установят диктатуру пролетариата…

Лицо прокурора стало малиновым. Председатель прервал ее:

— Обвиняемая, прекратите агитацию, говорите только о себе, иначе я лишу вас слова.

— Защищая комсомол, — возразила Вера, — я тем самым защищаю и себя как секретаря ЦК комсомола. Фашистская клевета на нашу организацию должна быть разоблачена…

— Обвиняемая, я лишаю вас слова…

Обстановка в суде особенно накалилась, когда начался допрос свидетелей обвинения. Вот в зал вошел высокий молодой человек. Не поднимая глаз на окружающих, он, поминутно сбиваясь, стал давать ложные показания. Со скамей подсудимых полетели злые, хлесткие окрики:

— Провокатор! Иуда! Сколько тебе заплатили?

Еще больше ссутулившись, провокатор переступал с ноги на ногу, не осмеливаясь взглянуть в сторону тех, на кого клеветал. И без того запутавшись, он понес сплошную околесицу, когда адвокаты повели перекрестный допрос. Окончательно сбившись, предатель мямлил что-то невнятное, и судья не мог выручить его даже наводящими вопросами.

Зал гневно гудел. То с одной, то с другой скамьи летели едкие реплики.

Зал клокотал, и провокатора Турского отпустили.

Еще больший протест вызвал допрос свидетелей обвинения — офицеров дефензивы Козловского и Снарского. Когда они появились в зале заседаний, возмущенные подсудимые вскочили и закричали:

— Вон палачей!

— Убийцы!

— Ваши руки в крови! Прочь отсюда, гады!

Для такого протеста были веские основания. После массовых арестов в пригороде Белостока — Петрашах и в городе Вельске были устроены специальные лагеря, в которых «обрабатывались» арестованные. Козловский и Снарский, изощряясь там в пытках, добивались угодных им показаний. Они до смерти замучили коммуниста Яна Петрачука, отбив ему легкие.

— В шею палачей! Смерть кровопийцам!

— Долой дефензиву!

Судья кричал, угрожал. Когда же увидел, что не в силах унять разгневанных арестованных, то приказал полиции силой удалить всех из зала. Заседание было прервано.

Шли дни, недели, процесс продолжался, то и дело прерываемый подсудимыми. Трудно было определить, кто здесь сильнее — судьи или подсудимые.

Наконец начался завершающий период суда — последнее слово заключенных.

— Что обвиняемый просит? — нарочито подчеркнуто произнес судья слово «просит».

А тюремный партийный комитет решил: подсудимые ничего не должны просить. Они могут требовать или с презрением отказываться от всяких просьб к суду. Те, кто объявил о своей принадлежности к партии, должны еще раз использовать трибуну суда для защиты партии от клеветы.

Судья вызвал высокого кудрявого, симпатичного парня. Это был молодой рабочий, уже прошедший хорошую революционную школу. Шел он нарочито медленно. Его медлительность взвинчивала прокурора. Блюститель фашистской законности густо покраснел.

— Чего обвиняемый просит? — сдерживая раздражение, спросил он.

Парень улыбнулся, хитро прищурив один глаз, и сказал:

— Если не виновен, то просить не о чем, если виновен, то просьба не поможет…

В зале началось веселое оживление. А парень иронически поклонился и так же медленно, невозмутимо пошел на свое место.

Друг за другом к месту допроса подходили подсудимые и коротко заявляли:

— Не виновен. Ничего не прошу.

— Ничего не прошу.

— От последнего слова отказываюсь.

Затем вызвали Роману Вольф.