Вера Хоружая

— Ну вот, я тоже хотела услышать. Я проснулась ночью. Было тихо. Дружок во дворе лаял. И я слушала, слушала и ничего не услышала. Почему это, мамочка?

Как ответить ребенку на такой вопрос? Обняв и горячо поцеловав дочь, Вера ответила ей, как взрослой:

— Когда будешь сильно любить свой народ, тогда услышишь не ухом, дочурка, а сердцем…

Нет, это еще непостижимо малышке. Разве у сердца есть уши? Как же оно может слышать? Ответ удивляет, озадачивает девочку. Мысль ее работает напряженно, она силится понять смысл материнских слов.

Каждое утро Вера жадно набрасывалась на газеты. Они доносили эхо далеких сражений. Их страницы пылали пожаром кровопролитных битв.

Особенно нетерпеливо искала сообщений из Белоруссии. Оттуда доходили хорошие вести: народ поднялся на партизанскую борьбу. Но фашисты свирепствуют вовсю. Их зверствам нет границ.

И снова Вера видела перед собой растерзанные детские тельца, распластанные возле горящих хат. Превозмогая душевную боль, сказала однажды сестре и матери:

— Не могу больше, не могу… Вы простите меня за то, что на вас перекладываю свои заботы… Но сидеть здесь, в тылу, когда там в кровавых муках мой народ борется за свою свободу, я больше не могу. Я поеду на фронт или в тыл немцев. Я нужна там.

— Как же ты поедешь? — с удивлением спросила сестра. — Ты прежде всего мать, как ты можешь оставить детей! Ты же так крепко любишь их!

— Да, я их люблю больше своей жизни, — сквозь слезы ответила Вера. — Но пойми, сестрица моя родная, я не только мать, я коммунистка. Не могу я сидеть здесь со своими двумя детьми, когда там гибнут каждый день тысячи детей! И, наконец, что будет с моими, с твоими детьми, если мы не победим, не прогоним фашистских оккупантов?

Тогда мать решительно поддержала Веру. Она поняла ее душевный порыв, поняла, что не выдержит ее беспокойная дочь, ринется в самое пекло войны, и подготовилась к этому:

— Делай, доченька, как тебе подсказывает твоя совесть. И не мучайся так. Помни, что ты оставляешь детей не в поле на снегу, а со мной. Я думала уже немножко отдохнуть, мне же шестьдесят пять лет, но что ж, если такое время и горе всему народу, должна и я быть чем-то полезной. Я посмотрю за твоими детьми, чтобы им было со мной не хуже, чем с тобой. Езжай, доченька, добивайте быстрее врага, освобождайте народ наш из неволи. Только возвращайся живая…

Слова матери убедили Надю. Если уж она благословляет, то иначе нельзя. Мать, не колеблясь, отпускает дочь на такое опасное дело. Надежде стало совестно, и она сказала:

— Твоему Сереже только четыре месяца. Я буду кормить его грудью, моей Наталке десять месяцев, она уже может есть кашку. Езжай, не бойся, вырастим тебе сына.

Радостными и горькими слезами был скреплен этот союз родных сердец, родных не только по крови, но по идеям, по мысли.

И вот снова Москва. Не та светлая, веселая, сияющая Москва, какой знала ее Вера в мирное время, а суровая, грозная для врага столица Страны Советов.

Вера быстро отыскала Центральный Комитет Компартии Белоруссии. Зашла к одному секретарю, к другому. Ее внимательно выслушали, но категорически заявили:

— Вы мать двоих маленьких детей. В тыл врага мы не пошлем вас. Для этого у нас хватит девушек, желающих, как и вы, работать в фашистском тылу.

— Но у них нет того жизненного опыта, какой имею я. Вам известно, что я была в подполье в панской Польше, знаю, что такое фашистская тюрьма, прошла школу жизни.

— Сейчас условия более сложные.

— Знаю. Я своими глазами видела немецкий фашизм. Видела его, еще когда подпольно бывала в Берлине. И недавно видела на моей родной земле. Поэтому считаю своим долгом и своим правом активно участвовать в борьбе с фашизмом. Я не могу оставаться в советском тылу, хотя и здесь люди трудятся во всю силу.

— Не можем мы послать вас, не можем, поймите это. Ради вас, ради ваших детей не можем. Достаточно и того, что они уже осиротели, мы не имеем права отнимать у них еще и мать.

— Позвольте мне самой решить этот вопрос, — не сдавалась Вера. — Они в надежных руках, в руках моей матери и сестры, к тому же я не собираюсь умирать, а хочу бить врага.

— Но вы представляете, какой опасности будет подвергаться ваша жизнь в тылу врага?

— Представляю. А не подвергаются ли опасности ежечасно и ежеминутно миллионы воинов на фронте и сотни тысяч в лесах и городах Белоруссии, Украины, Прибалтики, Смоленщины? Вы никому из них не задавали такой вопрос?

— Но вы же, в конце концов, женщина!

— Вот потому и прошусь в тыл врага, что я, женщина, не могу простить фашистам того, что они причинили мне и моему народу. Кроме того, женщине, да еще имеющей опыт подполья, легче работать в тылу врага.

— Нет, с вами положительно невозможно спорить. И напрасно вы добиваетесь. Ничего не выйдет.

Так продолжалось несколько дней. Наконец руководители ЦК КП Белоруссии решили удовлетворить ее просьбу. Вере Хоружей было поручено комплектовать группу для подпольной работы в тылу врага.

БИТЬ ВРАГА В ЕГО ТЫЛУ