Вера (Миссис Владимир Набоков)

Жиродиа опубликовал «Лолиту» в сентябре, но Набоков узнал об этом не сразу; впервые к Вере с Владимиром двухтомное издание романа попало 8 октября 1955 года. Первые дни после его выхода в свет прошли без особых торжеств. Набоковы в тот момент были больше озабочены судьбой «Пнина», встретившего не слишком радушный прием в Нью-Йорке, где Пэт Ковичи счел, что это собрание зарисовок, а не полновесный роман. Выходило, что «мой бедный Пнин» в гораздо большей степени заслуживает изначального названия, чем мог предположить его автор; продержав рукопись у себя несколько месяцев, Ковичи ее отверг. (Именно ему впервые Набоков сообщил о «Лолите», а также ему первому показал «Пнина», в результате Ковичи не издал ни то, ни другое.) О крайней степени отчаяния Набокова, пожалуй, говорит то, что он тут же обратился в «Харпер», чье издание «Убедительного доказательства» так поносил. «Пнин» по-прежнему оставался непристроенным вплоть до середины 1956 года, когда наконец Эпстайн запросил книгу, при этом не менее озабоченный ее сбытом, чем до него Ковичи. Вот как выразил Эпстайн мнение, возникшее в «Даблдей»: «Кто-то из нас заметил: такую книгу нашему читателю стоит сначала прочесть, прежде чем решиться нести к себе домой». Владимира угнетала судьба «Пнина», Веру же тревожила ситуация с «Лолитой» — оно и понятно, ведь Бишоп считал немедленное увольнение Набокова весьма вероятным, и это при том, что Набоковы впервые за тридцать лет почувствовали себя уверенней в финансовом отношении. И вдруг в конце 1955 года Грэм Грин неожиданно преподнес Набоковым рождественский подарок, о котором можно было только мечтать. Когда лондонская «Санди таймс» попросила его назвать три лучшие книги 1955 года, Грин включил в свой перечень некий англоязычный роман, о котором никто слыхом не слыхал и которого не оказалось ни в Америке, ни в Великобритании, только в Париже можно было приобрести это двухтомное светло-зеленое издание.

Силы, пущенные в ход Грином в Лондоне, уже вскоре дали о себе знать и в Америке. На время весеннего академического отпуска Елена Левин подыскала для Набоковых скромные апартаменты с маленькой кухней на первом этаже гостиницы «Континенталь» в Кембридже, куда они и вселились 3 февраля 1956 года, изрядно намучившись после езды по обледенелым дорогам. Набоковы обосновались там на три месяца, которые провели преимущественно в Уайденере. Именно в «Континентале» они прочли в колонке Харви Брайта в «Нью-Йорк таймс бук ревью» от 26 февраля, что книга под названием «Лолита» — «длинный французский роман о нимфетках», автор не назван — становится причиной некоторого скандала в Лондоне. Названный одной из газет лучшей книгой 1955 года, в другой газете роман был разруган как чистая похабщина. (Собственно говоря, Набоковы в большей степени, чем Грину, были обязаны главному редактору «Санди экспресс», ретрограду Джону Гордону, возглавившему контратаку на «Лолиту» [216]. Грин с Гордоном в совокупности составили восхитительную комбинацию.) Через две недели Брайт продолжил свои высказывания о таинственном французском романе, обнародовав имя автора и процитировав якобы Гарри Левина, назвавшего, что маловероятно, книгу чем-то средним между «Дези Миллер» и «Бесами». «Галлимар» немедленно запросил права на французский перевод [217].

Вера из своего номера в «Континентале» отвечала на мгновенно возникший поток издательских запросов. Она деликатно заверила издательство «Индиана Юниверсити Пресс», что, хотя ее муж и приветствует само их дерзание, все же книга не для этого издательства; в том, что роман сначала был направлен парижскому агенту, имелся свой резон. Она же, частично или полностью, составила бодрое письмо верному Пэту Ковичи, опасавшемуся за репутацию Владимира: «Лолиту» ни в коем случае не следует считать «непристойной и распутной» книгой. Это трагический роман, а трагедия и непристойность — понятия взаимоисключающие [218]. В начале мая супруги отправились мимо Большого Каньона в штат Юта, где сняли прелестный домик под кедрами с поросшим шалфеем участком в пять акров и с восхитительным видом на гору Кармел, причем жилье, в отличие от аризонского, оказалось весьма приятным[219]. Здесь Вера, а может, Владимир, а может, как Вера однажды полушутя аттестовала их союз, «V. & V., Inc.» закончили перевод Лермонтова. Набоков продолжал работать над комментарием к «Евгению Онегину», завершить который рассчитывал к Рождеству. Гора Кармел до конца июня пленяла своей красотой, как вдруг с подоконника к Вере в комнату попыталась проникнуть змея. Вера тут же увлекла Владимира на север, всю дорогу стараясь стереть из памяти воспоминание о случившемся.