Вера (Миссис Владимир Набоков)

Для Веры, понятно, этот визит оказался утомителен. В самом его конце она так описывает Дмитрию их шведскую гостью: «Ну и шведка! 1) лесбиянка; 2) настолько напряжена внутри, что рядом с ней даже стоять невыносимо. Две недели! О Боже!» Понятно также, что Рольф не уловила не единого намека, чтобы вовремя убраться с глаз. Однажды Набоковы попытались отправить ее в такси с кельнским журналистом, но та воспротивилась. В другой раз она заявилась без приглашения и встретила явно холодный прием. Через семь дней после ее приезда Вера уже ворчала, мол, гостья мила и талантлива, только две недели — это уж чересчур: «Мы спаслись тем, что уговорили ее пойти в кино». Анна Фейгина с подозрением осведомлялась из Америки: «Ну что, отвязалась ты от этой странной дамочки? Впрочем, Володе такой тип нравится». Вера развеяла ее сомнения. На самом деле ничто не говорит о том, чтобы этот визит возымел какие-либо пагубные последствия. Он совпал с порывом вдохновения у Владимира, который перед этим испытывал громадные трудности, сочиняя поэму для «Бледного огня». Вера весь год писала Рольф теплые, дружеские письма, помогая ей определиться в Гарварде и привлекая как переводчика [271]. Обеим шведкам в своей жизни Вера столкнуться не позволила: она энергично защищала Рольф перед Леной, когда та заявила, что и слыхом не слыхала об этой талантливой новой знакомой сестры. Вера не проронила ни слова о том, как утомил ее визит. Неприятности случатся позже, когда, уже в Америке, Рольф в своей очарованности Набоковыми начнет по-своему истолковывать их беседы, ища между строк смысл, которого не было.

3

Поначалу Ницца разочаровала Веру, в основном своей модернизированностью. Сразу после отъезда Рольф она пишет Майклу Скэммеллу, британскому аспиранту, которому была поручена значительная часть перевода «Дара», отвечая на его вопрос, не витает ли на Ривьере дух Генри Джеймса:

«Увы, теперь Вы не встретите на Набережной теней викторианской Англии и иных теней. Проносятся с шумом взад-вперед „веспы“[272], а воскресными днями в узких местах образуются заторы и выстраиваются длинные вереницы автомобилей, точно так, как на Пятой авеню. Утром в будни les Français moyens[273], перед тем как отправиться по своим служебным делам, прогуливают своих собак вдоль широких тротуаров, что предположительно является свидетельством престижности (французской разновидности американского „общественного положения“)».

Но несмотря ни на что, Владимир бешено творил, а на Ривьере было тепло и солнечно; в середине февраля Набоковы продлили аренду дома до апреля, взяв напрокат — при всей элегической привлекательности местных таксистов — «пежо-403». Благодаря этому «пежо» Вера впервые познакомилась с механической коробкой передач; в смысле автомобильной техники она уже сделалась стопроцентной американкой. Приехав домой на новой машине, она тут же написала Рольф: «Сегодня я битый час, наверное, проездила медленно и в одиночку, прежде чем решилась отвезти мужа на теннисный корт. Езжу одним усилием воли; но уж если покупать машину, то что-то более приличное, во всяком случае, без рычага сцепления». Она по-прежнему мечтала об «альфа Ромео-Джульетта» и наводила справки, имеется ли с автоматической передачей эта или какая иная итальянская модель. (Автомобильный ген возобладал в сыне. Той зимой Дмитрий крутился молнией вокруг Милана на «триумфе TR-3», который приобрел осенью и который собирался приспособить для гонок, однако мать подобные замашки считала расточительными, а также и нежелательными, так как они отвлекали от пения. Лишь с близкими она делилась своими тревогами: «Мы в постоянной панике, пока он не сообщит, что цел и невредим», — но при этом перед посторонними хвастала его призами.) Вскоре Вера обнаружила и еще одно малоприятное свойство «пежо»: точно таких на Ривьере была добрая половина. Узнать собственный автомобиль можно было только по номеру.