Вера… Ника… Вероника

– Что ты говоришь? – обрадовано захлопала в ладоши приятельница. – Это значит…

– Это значит, что я приступаю к новой пьесе.

– Молодец, Верочка!

Они чокнулись, выпили еще вина. Мороженое уже подтаяло, но все равно было вкусным.

– А ты кому-нибудь показывала пьесы? – спросила Маша.

– Никому. Никто даже не знает. Только ты.

– А я – могила! – чиркнула себя ладонью по горлу подвыпившая женщина. – Но считаю, что ты не права. Пишешь, пишешь, а дальше никуда. Почему не покажешь хотя бы тому же Борису Львовичу. Он собаку съел в этом деле, может дельный совет дать.

– Ты права, только я боюсь.

– Чего?

– А вдруг плохо, Борис Львович правду не станет скрывать. А у меня руки опустятся, я-то себя знаю.

– Врешь ты все, Верочка, – Маша отставила вазочку с мороженым в сторону. – Ты сильная, хотя по виду и не скажешь. Если и покритикует Борис Львович твои пьесы, то это тебе на пользу пойдет. Но если бы спросили мое мнение, я бы ответила: исправлять нечего. Все просто отлично! Веришь мне?

– Верю, – просто ответила Вероника, – но все равно боюсь. Я про себя решила так: напишу три пьесы и двину в Москву или в Петербург. Может, пристрою в какой-нибудь театр.

– А почему не в наш? Твои же пьески шли с большим успехом.

– Какие же они мои?

– Знаю, знаю, были там авторы. Только сама признайся, что осталось от них после твоей переработки? Ни один из авторов своей пьесы не признает. И не мудрено – ты из дерьма конфетки сделала.

– Ой, Маша, не надо! А то загоржусь!

– И правильно, гордись. Скромность – удел посредственности, а ты у нас – талант!

…Третья пьеса была из жизни «новых русских», их старых жен и молодых любовниц.

– В ней, представляете, – рассказывала Вероника родителям, – была сцена, когда жена застает своего мужа бизнесмена в объятиях секретарши. Сцена классная получилась: с большим юмором, остроумная, динамичная. Если бы я знала тогда, что сама скоро стану участницей подобной сцены! Только в моем случае почему-то мне смешно не было. А вот секретарша вовсю потешалась!

Вероника рассказала родителям о том, как Костя пытался прикрыться куском полиэтилена.

Было уже заполночь. Утром и Альбине Петровне, и Андрею Викторовичу рано вставать на работу, но о сне они не думали. Какой тут сон, когда такое с Верочкой! Измена мужа – это, безусловно, семейная беда, но думалось сейчас не об этом. Надо же, их дочь пишет пьесы. Может, станет известным сценаристом, а там, глядишь, и на телевидение попадет.

– Может, еще чайку, горяченького? – предложила старшая Изверова.

– Давай, мать, – согласился Андрей Викторович.

Пока жена ставила на огонь чайник, он вытащил из шкафчика карамель, плетенку с печеньем, потом из холодильника достал сыр, сгущенку. Андрей Викторович не понимал, как можно пить пустой чай или с ложечкой варенья, как делали его женщины. Он любил основательное чаепитие: крепкая заварка, пара ложек сгущенного молока, печенье с маслом и ломтиком сыра. Вот это чай! А то придумали бултыхать одну воду.

Пока чай разливали по чашкам, и каждый выбирал, с чем он будет чаевничать, о Верочкиных пьесах не было сказано ни слова. А когда выпили по нескольку глоточков, оценили крепость и аромат заварки, то и разговор возобновился.

– Ты что же, – недоверчиво спросил Андрей Викторович, – написала три пьесы?

Вероника кивнула.

– Ну, а дальше? – Альбине Петровне не терпелось узнать о судьбе творений дочери.

– Полгода назад я послала по одной пьесе в разные театры. Ответа долго не было. Я уж совсем отчаялась, – Вероника замолчала, снова переживая то состояние, когда подходила и видела пустой почтовый ящик. – А сегодня я получила ответ сразу из двух театров. Представляете?! Они согласны сотрудничать со мной! Согласны познакомиться с другими моими пьесами!

Лицо Вероники раскраснелось то ли от волнения, то ли от чая с малиной. Глаза её сверкали, улыбка играла на губах. Она выпрямилась на стуле, вскинула голову и…тяжелое полотенце упало на пол. Тяжелые влажные волосы закрыли плечи и грудь. Она подняла их, резким движением скрутила в узел.

– Папка, принеси заколки, они там, на полу в ванной.

Андрей Викторович отставил чашку, поднялся.

– Эх, дочка, дочка! Такое скрыла от родителей, – и пошел из кухни, удрученно качая головой.

– Ну, ты же понимаешь, что я трусила и не хотела раньше времени… – крикнула вслед Вероника.

– Успокойся, Верочка. Отец от обиды так сказал. Не поделилась своими замыслами, ждала, переживала в одиночестве…Или Костя знал?

Вероника отрицательно помотала головой.

– И он не знал. Я сегодня после работы поехала к нему на квартиру, чтобы сообщить, – снова слезы заблестели на глазах. – Вот и сообщила.

– Ах, Костик, Костик, – проговорил Андрей Викторович, протягивая дочери заколки. – Променять такую жену на эту, как её…Викторию, что ли? Видел я её, пришлось.

– Ну и как? – с интересом спросила Альбина Петровна.

– Что как? Что как? Девица, конечно, в соку, а остального не заметно.

– Чего остального? – не унималась жена.

– Ума, души, чего же еще. Красива, ничего не скажешь, но красота до венца, а ум до конца, учат нас предки.

– Все вы, мужики, на молодых падки.