Вера… Ника… Вероника

– Ерунда?! Вот это мило! А если бы ты меня застал в подобной ситуации, это тоже была бы ерунда? Отвечай! – она сорвалась на крик.

Мужчина уперся сжатыми кулаками в стол и начал медленно подниматься. Он неотрывно смотрел на свою жену, и его взгляд не обещал ничего хорошего.

– Ты…ты…думаешь, что говоришь! – он протянул руку к Веронике. Женщина резко качнулась назад, толкнув при этом стол. Недопитый кофе из чашки Кости плеснул на скатерть. Они одновременно посмотрели на безобразное пятно.

– Не посчитай мои слова словами из пьесы, – голос Вероники дрожал, – но вот такое же безобразное пятно легло и между нами. Если бы я даже захотела, все равно не смогу забыть, как ты…как вы…

Муж двинулся к ней в обход стола.

– Вера, Верочка, прости меня, – он схватил её, сильно прижал к груди. – Я дурак, я это признаю, но не бросай меня, Верочка. Мне без тебя будет плохо. Я обещаю тебе…

– Пусти.

– Нет, послушай. Я клянусь тебе, что никогда…

– Костя, пусти. Сядь, – указала она ему на стул после того, как освободилась от крепких объятий. – Ты опять про себя говоришь, а обо мне ни слова. Я же сказала тебе уже, что дело не в твоей измене. Дело во мне. Я не смогу теперь относиться к тебе по-прежнему. Что-то встало между нами, и это не только твоя вина, поверь.

Они снова сидели напротив друг друга. Вероника подняла глаза к часам. Скоро на работу. А там еще один трудный разговор.

– Давай отложим разговор, Костя. Мне пора на работу.

– Но я не смогу работать!

– Хорошо. Тогда вот мое решение: я не вернусь к тебе и не собираюсь оставаться у родителей. Придется разменять нашу квартиру. Я не претендую на большую площадь, лишь бы нам с Юлькой хватило. Захочешь нам помогать – я приму это с благодарностью, нет – обиды не будет. Второе, Юлька – твоя дочь, и причин, чтобы вам не общаться, я не вижу. Только просьба: избавь девочку от сцен, свидетельницей одной из которых я стала.

Краска вновь залила Костино лицо.

– Пока все, а дальше увидим. Мы слишком долго были вместе, возможно разлука пойдет нам на пользу.

Вероника встала.

– А сейчас иди, мне пора собираться на работу. Спасибо, что пригнал машину.

Она еще с минуту стояла и смотрела на склоненную голову мужа. В груди ядом разливалась жалость к Косте, к себе, к их прожитой жизни. Но она понимала, что жалость – непрочный фундамент для настоящей семьи, для крепких отношений. Если она сейчас не решится начать новую страницу своей жизни, то уже никогда не решится. Ей многое удавалось в жизни, так почему сейчас она сомневается в успехе?

– Ты свое слово сказала, теперь моя очередь, – Костя тяжело поднялся. – Но я деловой человек, привык все тщательно обдумывать. Я приду завтра…нет, послезавтра.

Обведя для чего-то глазами все пространство кухни, Костя резко выдохнул и пошагал к выходу. Уже в прихожей остановился, повернулся к сопровождающей его Веронике.

– Юлька знает о том, что произошло?

– Нет.

– Ты ей скажешь?

– Правду нет. Может, сам поговоришь с дочкой? Сам придумаешь причину, по которой мы не будем жить вместе?

Муж долгим взглядом поглядел на жену, криво усмехнулся.

– В благородство играешь? А не боишься, что я наговорю Юльке ужасов про тебя?

– Не боюсь, потому что ты никогда этого не сделаешь. Это ты для других Костя-кирпич, а для меня всегда был и останешься Костей Кирпичовым, другом и рыцарем.

– Ну, мать, ты даешь! «Рыцарем», – передразнил Костя. Потом помолчал и закончил, – А ведь ты меня, Верочка, никогда не любила по-настоящему. Я тебя любил, а ты только позволяла себя любить. Молчи! – предупредил он, увидев, что жена хочет возразить. – Я не чурбан деревянный и не кирпич бесчувственный, у меня сердце есть, а его трудно обмануть. Пока.

Дверь за мужем хлопнула, а Вероника без сил побрела вглубь дома.

– А ведь ты прав, Костик, – проговорила она, проходя мимо зеркала, которое отразило усталую женщину с поникшей головой и безвольно опущенными плечами. Длинные пряди из слабо закрученного узла повисли вдоль лица, придавая ему унылое, обиженное выражение.

Если бы можно было остаться дома, она бы так и сделала. Но ей необходимо было сегодня попасть в театр, решить вопрос с увольнением.

Наверное, впервые в жизни Вероника опоздала на работу.

– Вас уже спрашивали, – встретила её гардеробщица Нина. – Борис Львович не в духе, а на двенадцать совещание назначили.

В другое бы время она бы быстро узнала, в чем дело, но сегодня у неё были другие планы. Она прямым ходом направилась к себе, сдвинула кучу бумаг на край стола. Из нижнего ящика достала пару листов, покрутила в пальцах ручку и решительно написала: «Директору драматического театра…». То ли от волнения, то ли от бессонной ночи и разговора с мужем, рука дрожала, и буквы в строчки ложились криво. К тому же она забыла про очки. Когда она, наконец, про них вспомнила и посмотрела на свою писанину, то без жалости скомкала лист и бросила в корзину. Взяла другой лист и старательно начала выводить положенные слова заявления об уходе. Уже в конце, когда она проставляла дату «12 сентября 2002 года», рука непроизвольно дернулась, и последнее слово получилось с длинным «хвостом».