Вера против фактов

В совокупности 1) доказанный успех методологического натурализма вместе с 2) большой массой знаний, полученных с его помощью, 3) отсутствием сравнимого метода или эпистемологии для познания сверхъестественного и 4) отсутствием вследствие этого каких бы то ни было убедительных доказательств существования сверхъестественного делают философский натурализм наиболее методологически и эпистемологически оправданной картиной мира.

Здесь-то философский натурализм и выигрывает, поскольку это содержательная картина мира, построенная на суммарных результатах методологического натурализма, – а с ним ничто не сравнится в обеспечении эпистемологической поддержки картины мира. Если знание хорошо ровно настолько, насколько хорош метод, при помощи которого оно получено, – а картина мира хороша ровно настолько, насколько хорош ее эпистемологический фундамент, – то философский натурализм как с методологической, так и с эпистемологической точки зрения более оправдан, чем любая другая картина мира, которую можно было бы совместить с методологическим натурализмом.

Хотя Форрест ошибочно полагает, что наука не способна проверить сверхъестественное, в целом ее аргументы имеют смысл. Если вы всю жизнь безуспешно ищете лохнесское чудовище – наблюдаете за озером при помощи видеокамер, прослушиваете его сонаром и запускаете в глубину подводные аппараты, но все равно ничего не находите, как будет более разумно поступить? Сделать предварительный вывод, что никакого чудовища в озере просто нет, или всплеснуть руками и сказать: «Возможно, что оно там есть! Я по-прежнему не уверен»? Большинство людей предпочтут первый вариант – если, конечно, речь идет не о Боге.

Некоторым ученым удается быть методологическими натуралистами на работе и супернатуралистами в остальное время, но на самом деле примирить привычный скепсис к заявлениям коллег с полной доверчивостью к заявлениям товарищей по вере очень трудно. Скепсис обычно просачивается наружу. Именно этим объясняется тот факт, что многие ученые становятся атеистами, а многие верующие инстинктивно не доверяют науке или даже относятся к ней с пренебрежением. Инфицирование тела веры вирусом научного сомнения объясняет также, на мой взгляд, почему ученые старшего поколения менее религиозны, чем молодые (они дольше смотрят на религию критическим взглядом), и почему успешные ученые тоже менее религиозны (именно критический взгляд и готовность подвергать сомнению авторитеты принесли им успех).

Важно понимать, что философский натурализм, как и атеизм, представляет собой условное мнение. В этой картине мира не говорится: «Я знаю, что Бога нет»; говорится скорее: «До тех пор, пока я не получу доказательств, я не признаю существование богов». Но в такой формулировке философский натурализм – анафема для примиренцев, которые избегают афишировать свои убеждения, даже если они атеисты. И даже ученые, которые придерживаются этой философии, как правило, стараются помалкивать об этом, потому что мы (по крайней мере, в Америке) окружены верующими, часть которых финансируют наши исследования, а другие помогают сражаться с креационизмом и псевдонаукой. Не факт, что атеизм поставил бы под угрозу дружеские отношения с этими людьми, но в Америке, где любой атеист вызывает подозрения, безопаснее держаться в тени.