Вера против фактов

Сегодня наука глубоко связана с натурализмом – представлением о том, что вся природа живет в соответствии с законами (или, скорее, закономерностями, поскольку слово «закон» предполагает некоего «законодателя») и что при помощи теоретических и эмпирических исследований эти законы можно познать. (Натурализм связан с материализмом – представлением о том, что кроме вещества и энергии во Вселенной ничего нет. Я предпочитаю использовать термин «натурализм», поскольку всегда существует возможность, что мы найдем во Вселенной что-то вроде «темной материи», которая окажется не веществом и не энергией в нашем нынешнем понимании.) Одно из главных критических замечаний в адрес науки со стороны философов и богословов таково: ученые привержены натурализму (как будто при получении ученой степени мы должны клясться ему в верности). Но эта критика неуместна. Натурализм не всегда был частью науки, поскольку раньше наука полагалась на сверхъестественные объяснения. В период формирования современной науки некоторое время принимались и естественные, и сверхъестественные объяснения, но постепенно наука сбросила с себя оковы божественного. В качестве примера можно вспомнить креационизм. До 1859 г. он был единственным сколько-нибудь достоверным объяснением удивительной приспособляемости живых организмов к своему окружению. Однако привлечение каких бы то ни было принципов, кроме натурализма, никогда не помогало достичь прогресса. Именно идея естественного отбора (в противоположность сверхъестественному) помогла Дарвину верно объяснить биологическую адаптацию и видовое разнообразие.

История о французском математике Пьере-Симоне Лапласе дает нам классический пример тех причин, по которым наука приняла принцип натурализма. Фоном к этому анекдоту служит астрономическая работа Исаака Ньютона. Тот, хотя и был гением, привлекал, тем не менее, Бога в качестве научной гипотезы. Так, он считал, что орбиты планет были бы нестабильны, если бы Бог не подправлял их от случая к случаю. Именно Лаплас позже доказал, что в божественном вмешательстве такого рода нет необходимости, хватит и законов природы. Избыточность религиозного объяснения описывается в истории, которая вполне может оказаться вымышленной, хотя и рассказывается довольно часто. Говорят, что Лаплас преподнес Наполеону экземпляр своего пятитомного труда о Солнечной системе под названием Mécanique Céleste. Наполеон, знавший, что ни в одной из книг Бог не упоминается, решил поддразнить автора. «Месье Лаплас, мне сказали, что вы написали эту большую книгу об устройстве Вселенной и ни разу не упомянули ее Создателя». Лаплас ответил без церемоний: «Эта гипотеза мне не понадобилась». Этот ответ прославил Лапласа, а гипотеза Бога ученым после него так и не понадобилась.

Таким образом, наша опора на натурализм – это не предубеждение, а результат опыта – опыта таких людей, как Дарвин и Лаплас, выяснивших, что двигаться вперед можно только путем естественных, а не сверхъестественных объяснений. Благодаря их успехам, благодаря постоянным неудачам супернатурализма[12] объяснить хоть что-нибудь во Вселенной натурализм сегодня воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Он стал ведущим принципом науки. Его использование во всех научных исследованиях называется методологическим натурализмом или – поскольку применяется для объяснения наблюдений – методологическим эмпиризмом.

Тем не менее некоторые ученые продолжают утверждать (без всяких на то оснований), что натурализм – научная догма. Один из таких ученых – мой консультант по подготовке докторской диссертации Ричард Левонтин. В рецензии на чудесную книгу Карла Сагана «Мир, полный демонов»[13] Левонтин попытался объяснить методы науки:

Дело не в том, что методы и законы науки каким-то образом вынуждают нас принимать материальные объяснения феноменального мира. Напротив, наша априорная приверженность материальным причинам вынуждает нас создавать аппарат исследования и набор концепций так, чтобы они порождали лишь материальные объяснения, какими бы парадоксальными и загадочными они ни казались непосвященным. Более того, такой материализм абсолютен, ибо мы не можем допустить божественное в свои владения.

Эту цитату принялись с удовольствием распространять и креационисты, и богословы, поскольку, на первый взгляд, она наглядно демонстрирует узость кругозора ученых, которые отказываются признавать хотя бы возможность сверхъестественного и нематериального.