Вера, слово и поэт

Евгений Захарченко Вера, слово и поэт

* * *

Гордое имя поэта

Стихи Евгения Захарченко очень красивые. Не всегда по отношению к поэзии это подходящее определение. Но в этом случае оно верное. Красота, её божественные законы, её гармония – вот что движет поэтом. Данная книга – яркий тому пример.

С первых страниц окунаешься в тёплые ручьи слов, оплетающих цветущую гору поэзии:

Взгляд ночного небосвода
Ослепил огонь комет.
Шар земной вращают снова
Вера, Слово и Поэт.

Книга так и называется – «Вера. Слово и Поэт». Каждое слово с большой буквы. Думаю, это не нуждается в комментариях, думаю, это многое говорит о том, что за поэт перед нами.

Для Захарченко вечные ценности – не пустой звук. Он знает, где на земле добро, где зло, и на чьей стороне обязан выступать художник:

Чем спасаемся мы? Добротой,
Заключённой в незримых страницах
В Книге Жизни с такой простотой,
Что ни с чем на Земле не сравнится.

Его Вера в целительную силу слова – главный стимул его творчества. Он не тщится кого-то удивить, написать особенно изысканно или сложно, он просто пишет, как дышит, – ритмично, легко, полной грудью.

У русских поэтов, работающих в классической традиции, есть тайный кодекс. В этом кодексе несколько параграфов, и только соответствие им определяет имярека как подлинного стихотворца.

Первое требование – это любовь к русской природе, любовь не декларативная, а вышедшая из умения подметить и описать самые потаённые нюансы, игры теней и света, смены природного настроения. Здесь Евгений Захарченко бесподобен. По всей книге разбросаны пейзажные перлы:

Колеблется лето дождливым рассветом,
Струится капелью из облачных гор…
Но луч пробивается робким приветом,
Пронзив на мгновение зыбкий простор.

А здесь вспоминаются и пушкинские строки, и тютчевские пантеистические размышления:

Снег летит над судьбиной остуженной,
Над просоленной пашней крестьянина,
И струится позёмкой жемчужною,
Освещая пути к покаянию.

И в этом примере мы можем наблюдать филологически выверенный перенос природных свойств на человеческую долю. И здесь уже транслируется понимание природы, не отгороженное лирическим «я», а философски востребованное, отражающее все перепады жизненного пути.

Второе условие – ощущать судьбу России как свою, не существовать вне болей и радостей своей Родины, мерить себя её возрождением, страдать вместе с ней, не допуская никакого лирического эгоизма.

Грозный голос Российского флота —
Это доблесть, отвага в бою!
И выходят эсминцы из дока
В грозовую стихию свою.
Ждут походы, шторма и пассаты,
Вновь команда: «Отдать кормовой!»
От причалов уходят фрегаты,
Чтоб с победой вернуться домой.

Любовь к Родине – это ещё бытование рядом с главными сакральными символами страны, такими, как флот. Приведённые выше строки крайне важны в данном контексте. Любовь к Родине и как о ней написано – это лакмусовая бумажка, по ней проверяется подлинность поэта, его первичность. Здесь никак нельзя скатиться в банальность рифм, в обыденность слов. На одном пафосе тут ничего не получится. Минуя все эти смысловые и формальные опасности, Евгений Захарченко с честью проходит испытание. Ещё Рубцов говорил, что о России надо писать особенно, только так, как сам ощущаешь, не заёмно, а не получается – лучше не писать. У Захарченко получается, и он пишет:

Застыли сердца, исковерканы души…
Свинцовые взгляды ребят…
Не слёзы, а ненависть жуткая душит:
«Мы сгинем – за нас отомстят!»
Блокадою стынет окованный Город,
Мешая разрывы и дым.
И мать проклинает фашистов и голод
Над мёртвым ребёнком своим.
Страшнее проклятия не уготовишь,
И слова ужаснее нет…
Но видят Ахматова и Шостакович
Во тьме – наступающий свет.