Вера в предсказанное (Когда сбываются мечты)

— Случилась битва богов. Я мало знаю, история не мой конек, если хочешь, отведу тебя в большую библиотеку, как только приедем в столицу, но кое-что могу рассказать. Когда погибла Сальвея, а она оставалась последним оплотом власти на пути к безвластию Богов, жители потеряли веру в справедливость. Земля стала гневаться на такое неуважение и мир стремительно менялся. Землю трясло, ломало, острова соединялись, целые провинции уходили под воду, вулканы принялись выплескивать огненную массу, а моря, сойдя с ума, набегали на берег далеко вперед, унося с собой сотни жизней… это было страшно. Расы стали ссориться между собой, решая, кто сильнее, как жить дальше, постепенно образовался раскол, который привел к дележу и, в итоге, возникновению десятков королевств. Скажу сразу, процесс был не быстрым, все эти распри длились многие века, и лишь последнее тысячелетие стало для нас мирным, но мы рады, что все закончилось. А город… однажды он просто осыпался как кусок мела, перетертый между пальцев. Жители разбежались, а его территория была объявлена нечистой зоной. Вот так…

— Получается, что, когда орки пришли сюда, то тут не было никого?

— Выходит что так, хотя, об этом тебе лучше спросить у Карлоса, свою историю он должен знать лучше.

— А какое отношение имеет этот сад к Сварлингарду?

— Легенда гласит, что при разрушении города только одно место осталось нетронутым — дворец Сальвеи. «Он возвышался среди руин как истинный оплот порушенной веры». Это слова из летописей.

— И ты считаешь, что мы сейчас стоим в том самом месте? — Я с опаской осмотрелась.

— Да, я полагаю, что это и был дворец Сальвеи.

— Ты его видел?

— Не уверен… я пока искал тебя, прошел несколько интересных мест… хочешь посмотреть?

— Очень! — Я с энтузиазмом вскочила, а растительность вокруг организовала явно заметную тропинку, что вызвало еще один осторожный взгляд Райли.

— Пойдем по ней?

— Да, конечно.

Я первой направилась вперед, ведя рукой по услужливо подставляющимся веточкам и травинкам. Мне было приятно чувствовать себя сильной и любимой. В последнее время, конечно, отношение эльфа ко мне сильно изменилось, он стал общительнее и уже не цедит слова через раз, но все же, между нами всегда дистанция, а это очень больно бьет по сердцу. Поймет ли он когда-нибудь, почему именно я все еще рядом?

Тропинка все петляла вперед, пока не оборвалась огромной площадью, некогда мощенной камнем, а сейчас представлявшей сплошной бурелом из осколков плит, остатков каких-то статуй, видимо некогда стоящих на постаментах, и всевозможной растительности, заполонившей буквально все щели. С жалостью оглядев поле битвы, я опустилась на колени, оперев обе руки о землю, и попросила природу отдать мне то, что она забрала когда-то. Без единого возражения картина менялась на глазах. Сначала корни втянулись назад, возвращая ровность почве, потом плиты, будто сами собой, принялись вставать на предназначенные места, высокие деревья своими ветвями подхватывали скульптуры, устанавливая на площадки, а небольшие вьюнки моментально оплетали основания, скрывая следы произошедших изменений. Буквально десять минут понадобилось, чтобы все вновь вернулось на свои места, и мы увидели совсем другую картину.

Теперь «Сад камней», как я окрестила это кладбище для себя, представлял собой идеальный филиал музея. Ровными рядами, по пять подряд, стояли статуи. Одни из них изображали женщин, другие мужчин, каждая имела собственную особенность. Например, в первом ряду стоял задумчивый эльф, с мечтательным взглядом и лютней в руках, во втором была дородная дама на сносях, придерживавшая одной рукой живот, а второй в это время сеющая зерно из висящей на шее котомки. В третьем была пара, сжимающая друг друга в объятиях, при этом девушка-эльфийка прятала лицо на груди своего защитника, а мужчина в одной руке держал обнаженный меч, а другой бережно прижимал к себе драгоценную ношу.

Кинув быстрый взгляд, я вспомнила походы по музеям в школьные годы и греческую мифологию заодно, уж больно сильная ассоциация возникала. Правда, что-то я не припоминаю среди греческих богов обнимающейся парочки, или вон того мужика, сидящего по-турецки, с протянутой рукой, но все же…

Двинувшись вперед, я касалась каждой статуи, словно составляя свое собственное мнение, а еще разговаривая с ними. У одних я замирала, словно время останавливалось, и мне было приятно наблюдать, как на выкрашившихся от времени камнях зарастают трещины и они светлеют, становясь расцветки белого мрамора моего мира. Некоторые я проходила, едва коснувшись, с улыбкой даря покой и выздоровление, но когда добралась до последнего ряда, первую же статую мне до ужаса захотелось обойти стороной.