Вербариум

– Но больше всего – Есенин. Он всех остальных разметал, хочет права свои отстаивать.

Есенин входил в список КиД. Но Виктору было любопытно другое.

– Что же он именно к этому проекту привязался? Есенин – личность популярная, прости господи, культовая, про него романы пишут, кино снимают…

– Он сказал – там не я, и даже не похож. Мало ли что актёры рожей хлопочут! А тут, говорит, от моего имени документ подписан. И дальше непечатно. Да вы сами послушайте…

– В каком смысле «послушайте»?

– Они не могут сами обращаться, им посредник нужен. И вот – они никак не могли до нас добраться, а тут я…

– В транс впадать будете? – ядовито осведомился Шметтерлинг.

Розыгрыш начинал терять оригинальность. Пошёл эпизод из «Привидения». Но Вупи Голдберг была колоритнее Альбина.

– У вас совершенно неверные представления о нашей работе. Транс – это для дилетантов. Всё будет по-другому. Сейчас я вам покажу.

– Эй, погодите! (Мало ли, а вдруг он гипнотизёр. Усыпит – и прощай, ноутбук.) Желательно, чтобы при вашем общении присутствовало третье лицо.

– Я не против.

Виктор выглянул за дверь.

– Люда, иди сюда!

– Что случилось?

– Похоже, будет цирк. Помнишь мужика, который в пивнухе общался с духом Высоцкого? Тот же нумер, только типаж почище. Так что возможен сюрприз.

Сюрприз уже стоял на общем обозрении. Пока Виктор договаривался с Людочкой, Альбин извлёк из портфеля какой-то агрегат и водрузил на стол. Людочка по молодости лет могла и не знать, что это такое. А Шметтерлинг знал, но не видел много лет. И где теперь увидишь пишущую машинку, если даже пенсионеры нынче пользуются компьютерами.

– У ней внутри неонка? – осведомился Шметтерлинг. Это было уже не «Привидение», а нечто более родное.

– Не понял…

Очевидно, классика научной фантастики была столь же чужда Альбину, как и классика кинематографа.

– Вы будете печатать под диктовку поэта?

– Нет. Печатать будет он. Видите ли, нематериальная сущность обладает определённым количеством энергии, чтобы производить некоторые физические действия. Но для того, чтобы привести эту сущность в плотный мир, нужен проводник. Ну, как розетка нужна, чтоб включить ток. Я, конечно, мог бы воспользоваться компьютером, но тогда бы вы мне не поверили. Сказали бы – действует какая-то хитрая программа, которая реагирует на человеческий голос. Я долго ломал голову, как бы наладить связь, потом нашёл вот эту машинку, она у меня на антресолях стояла – от родителей осталась…

– Очень трогательно.

Альбин не обратил внимания на иронию.

– Потом долго пришлось уговаривать Сергея Александровича. Он ведь печатать не умел, от руки писал. А от руки у меня может не получиться, совсем другой принцип…

– Ну, давайте заканчивайте, – Виктору представление уже надоело.

– Так бумага же нужна! – Альбин глянул на него недоуменно.

Люда молча вытащила из принтера пару чистых листов и протянула их коннектёру. Тот заправил их в машинку, но, против ожидания, отодвинул стул от стола метра на полтора и закрыл глаза.

Виктор хотел было сказать: «А обещал – транса не будет», но тут послышался щелчок. Потом другой. Это щёлкали клавиши машинки. Неуверенно и не в такт. Так, словно по ним били одним пальцем.

тутядАва йужеподЕлу

– И как это получается? – спросил Виктор.

ТАКИПОЛУЧАЕТСЯ чего УСТАвился иливморду хошь

– Не катится, уважаемый! Известно, что хотя Есенин и любил прикидываться простачком, писал он вполне грамотно.

Альбин открыл глаза, вздохнул.

– Это когда у него было материальное тело. Вы пробовали бить по клавишам одним усилием воли, да ещё не умея печатать? Хотя… я так и знал, что вы мне не поверите. Можете разобрать машинку.

Если он рассчитывал на деликатность Шметтерлинга, то ошибался. Есть обстоятельства, при которых деликатность и прочие интеллигентские штучки следует задвинуть подальше.

Отвёртки у Виктора не имелось. Зато имелся жизненный опыт.

– Люда, у тебя пилки для ногтей с собой нет?

Какой бы не была Люда эмансипе и вообще филологиней, о красе ногтей она думала. И пилка у неё нашлась. С помощью этого орудия Виктор отвертел шурупы. И был изрядно удивлён. В покрытых пылью десятилетий потрохах пишмашинки никакого хитромудрого устройства не обнаружилось.

– Но как же…

Тут снятый кожух машинки поднялся и ударил нагнувшегося над столом Шметтерлинга по лбу. К счастью, Виктор был без очков, иначе удар мог бы повлечь серьёзные последствия.

– Эй! – рыкнул Шметтерлинг. – Если вы телекинетик, думаете, у вас есть право людей калечить?

Снова защёлкали клавиши – на сей раз не у машинки, находившейся в разобранном виде, а у включённого ноутбука.

На экране появились слова:

за телекинетика ответишь чёрт нерусский

– Сергей Александрович! – в отчаянии воскликнул Альбин. – Это он меня обозвал, а не вас! Он думает, что это я его ударил!

– Вообще-то, – глубокомысленно заметила Людочка, – великий поэт отличался буйным нравом и склонностью к ненормативной лексике. И морды, извините за выражение, бить любил.