Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

В истории исчезновения председателя РОВС Александра Кутепова и вправду фигурировала церковь – генерал собирался на панихиду, но до храма не дошел. Единственный свидетель сообщил, как на улице Русселе трое мужчин – один в полицейской форме, остальные в гражданских пальто – насильно посадили в машину человека, приметы которого совпадали с внешностью Кутепова. И только много лет спустя его слова получили подтверждение в мемуарах Судоплатова: генерал был задержан агентами советской разведки, изображавшими полицейских, под предлогом проверки документов. Случилось это в январе 1930 го-да, когда Быстролетов и Кавецкий («соратник-моряк») находились далеко от Парижа. Откуда агент Ганс мог узнать о деталях похищения? Либо из европейской прессы, сразу заподозрившей дело рук ГПУ, либо от своих кураторов по разведке.

«Человек удивительный, полиглот, при этом у него была великолепная русская речь, – отмечал Залман Кауфман, познакомившийся с Быстролетовым в начале 1950-х в Озерлаге (студента биологического факультета ЛГУ, бывшего артиллерийского разведчика Кауфмана осудили за антисоветскую агитацию). – Быстролетов был из русской интеллигенции, которая эмигрировала в Турцию. Там его заметили люди из НКВД, завербовали, подучили и отправили в Экваториальную Африку снимать топографические карты местности».[366]

За решеткой и колючей проволокой Дмитрий Александрович чаще всего развлекал товарищей по несчастью историями о своих приключениях в Африке.

«Мы познакомились осенью 1953 года. Вместе лежали в больнице два месяца, наши койки были рядом, – вспоминал Лев Гумилев. – Он рассказывал о путешествии по Конго, описывал тропический лес… Ну, он и в Европе был. Мы еще тогда удивлялись, как это в сталинские годы человек, участвовавший в белом движении, решил вернуться. Он [прямо не говорил о своем участии, но] намекал…»[367]

* * *

Чтобы почувствовать, что ты внутри не мертв, иногда достаточно посмотреть на небо.

«В Сибири весна – голубая и прозрачная. Не зеленая, не солнечная и не очень веселая, как на Кавказе, а именно голубая, прозрачная и торжественно чистая…»[368]

Такой Дмитрий Быстролетов увидел весну 1945 года. Он искренне радовался тому, что дотянул, а в больничной зоне наконец-то выстроен добротный барак, хлебный паек увеличен, приварок улучшен, и выжившие могут не беспокоиться – от голода они не умрут, теперь им угрожает только нож урки да прихоть начальства.

Наиболее тяжелым для Сусловского лагпункта выдался самый напряженный для воюющей страны 1943 год.

«В перспективе всех нас ожидала одна участь – барак и морг, – казалось тогда Быстролетову. – Спасти могло только изменение условий существования во всей стране, зависящее от победы на фронте».[369]

Когда в 1943 году специальная комиссия оценивала состояние лагерей новообразованной Кемеровской области (Суслово оказалось на ее территории), то выяснилось, что две трети заключенных по состоянию здоровья непригодны для тяжелых работ. Но планы требовалось выполнять, производственные показатели – поднимать: «Всё для фронта, всё для победы!». Лагерное руководство озаботилось оздоровлением контингента (так это называлось в отчетах), улучшением питания, медицинского обслуживания и бытовых условий. К 1945 году смертность в кемеровских лагерях упала до нескольких процентов от списочного состава, и это считалось огромным достижением.[370]

«Я дотянул до победы и выжил, и знаю, кому благодарен за это, – советскому солдату»,

– признавал Дмитрий Александрович. Флаг над рейхстагом породил среди жителей архипелага ГУЛАГ надежды на большие перемены.