Вербы пробуждаются зимой

Сергей толкнул плечом калитку, ворвался в сад, потрепал подступивших к нему девочек за банты, волосенки и заторопился в дом.

У крыльца стоял спиной к дорожке низенький квелый мужчина в серой кепке, натянутой на уши, и белой рубашке, засунутой в рваные брюки, обляпанные краской. У ног его виднелось ведро с розоватой глиной, и он старательно мешкал ее не то палкой, не то самодельной кистью. Но вот он повернулся лицом, и Сергей мгновенно, хотя так давно и не виделись, узнал в этом состарившемся, поседевшем человеке своего бывшего солдата Степана Решетько. Степан же, прекратив работу и часто моргая, некоторое время смотрел на бегущего в дом полковника, гадая, по каким таким делам пожаловал к нему такой чин, но вдруг кисть и ведро выпали у него из рук и он, все еще не веря в чудо, прошептал:

— Господи! Неужто?

Однополчане обнялись. Руки Степана от волнения дрожали. По небритым и морщинистым щекам катились слезы.

— Товарищ командир… Сергей Николаич, — только и говорил он задыхаясь. — Вот уж не ждал! И во сне не спилось. Катря! Катюша! Да глянь же… Глянь, кто пожаловал к нам.

Из дома выбежала в белой косынке, клеенчатом фартуке, надетом поверх белого платья, раскрасневшаяся Катря. Щурясь от яркого солнца, она глянула из-под мокрого, в белой пене локтя и воскликнула:

— Ой, мамоньки! Товарищ капитан!

— Да какой же капитан? Очнись, Катюша, — рассмеялся Решетько. — Полковник он.

Катря, сбегая с крыльца, смутилась.

— И правда! Лет-то сколько прошло! Ну, здравствуйте. Здравствуй, Сергей Николаич. Давай же поцелуемся хоть в жизни раз. Ведь я тебя любила…

— Слыхал? — кивнул Степан. — От шельма баба… А мне все трубит: «Лишь одного тебя». А сама…

Катря отмахнулась:

— Да то ж особая любовь, чертушка ты рыжий…

Степан увидел идущую в сад молодую женщину в сером костюме и фетровой шляпке.

— А это кто же?

— Как кто? — оглянулся Сергей. — Жена моя, Надюша.

Степан разгладил серо-рыжую щетину.

— Баш на баш, браток. Ты мою поцеловал, а я твою в отместку.

Шофер протяжно засигналил. Сергей, раздавая обступившей детворе прихваченные в дорогу конфеты, заторопился. Степан тронул за локоть его.

— Вы куда?

— Едем отдыхать. На море, Степан.

— Нет, так не пойдет. Костьми лягу, а из сада не выпущу, — твердо заявил Решетько. — И не погляжу, что вы полковник, а я сержант. Вы на моей территории, а значит, тут комендант гарнизона и старший начальник я.

— Но шофер… машина, — пожал плечами Сергей.

— Что машина?! Да тут машин, как баранов. А окромя автобусы, троллейбусы идут. Да я вас на любом транспорте доставлю.

Сергей переглянулся с Надей.

— Ну, как? Останемся? Или…

— Никаких «или»! — крикнул Степан и побежал к таксисту.

А не дольше как через час радушные хозяева большой семьи угощали в саду своих дорогих гостей. Степан по этому торжественному случаю надел новый костюм и нацепил на него все фронтовые награды и орден за труд. Как и на фронте, он был весел, говорлив, не переставая рассказывал о Крыме, чудесных виноградниках, красных розах, которые выращивает колхоз и лучше которых в районе нет. Беря то одну, то другую бутылку с золотым игристым вином, расписывал его достоинства и при каждом удобном случае расхваливал за хозяйственность и подаренных ребятишек Катрю. А та, довольная, смущенная (все-таки возраст за сорок!), только локтем толкала его.

— Да сиди же. Сиди!

— И как же вы здесь заземлились? — поинтересовался Сергей. — Оба, как помню, не крымские.

Степан кивнул на Катрю.

— Она вот затащила. Тетка у нее тут жила.

Катря обняла одной рукой Степана.

— Откроюсь, Степушка. Сподманула я тебя.

— Как сподманула? — подскочил Степан.

— Да никакой тетки у меня и не было.

— Как не было? Ты что? — Глаза у Степана расширились.

— А вот так и не было. Когда я тут воевала, место больно понравилось мне. Хаты были пустые… Ну вот, чтоб тебя завлечь, про тетку и сморозила.

Степан всплеснул руками:

— Ах, чтоб тебя! Вот и верь тут бабам.

За разговором, подвыпив, Степан вспомнил своего дружка Ивана Плахина, присмирев, взгрустнул.

— Эх, хотя бы глянуть на него! Поговорить чуток. Как он там, Ванюха? Друг закадышный мой…

Сергей, выпив рюмку, рассказал печальную историю о Плахине. (Видел он его раз в Москве. Мальчишке одежонку приезжал покупать.) Рассказал и пожалел об этом. Оглушила, совсем состарила эта горькая весть Степана. Поник он, подпер кулаками голову.

— Вот как… Вот как судьба нас мордует, — вздыхал он. — Кусают змеи подколодные праведных людей. Кусают…

«Да, много еще несправедливостей на земле, — подумал Сергей. — Одни сеют добро, берегут его, чтобы вот так пробуждались сады, чтобы звенели детскими голосами дома. Другие — в бешеном безумстве сеют зло, льют кровь, как короеды, подтачивают людское здоровье. Поймут ли когда они, как ничтожны и подлы были их поступки? Знают ли эти сеятели зла и смерти, что ни сейчас, ни через сотни лет никто не помянет их добрым словом, что их могилы зарастут проклятием и чертополохом? Дай бог, чтобы поняли. А не поймут, полезут… Громить их будем. Смертным боем бить!»

Сергей встал, поднял над головой бокал с искрящимся вином: