Вердикт

Мотель назывался «Сиеста» и располагался на побережье, в тридцати минутах езды на запад от Билокси. Был арендован специальный автобус. Лу Дэлл и Уиллис сидели впереди, рядом с шофером, двенадцать присяжных расселись в разных местах салона. Все устроились по одному. Никто ни с кем не разговаривал. Все устали и пребывали в унынии, уже чувствуя себя изолированными, лишенными свободы, хотя еще и не видели своего временного пристанища. В течение первых двух недель их присяжной службы окончание заседаний в пять часов вечера означало избавление. Они поспешно покидали здание суда и возвращались к реальной жизни, в свои дома, к детям, горячей пище, к делам, иногда даже на свои рабочие места. Теперь окончание заседания будет означать переезд в спецавтобусе в другую камеру, где за ними будут наблюдать и заботиться о том, чтобы даже подозрительная тень извне не упала ни на кого из них.

Только Николас Истер радовался секвестру, хотя под стать остальным напускал на себя унылый вид.

Округ Гаррисон снял для них весь первый этаж одного гостиничного крыла – двадцать комнат, хотя требовалось лишь девятнадцать. Лу Дэлл и Уиллис занимали отдельные комнаты, примыкающие к двери, ведущей в главный корпус здания, где находились регистратура и ресторан. Здоровенный молодой охранник по имени Чак поселился в комнате на другом конце коридора, явно чтобы наблюдать за дверью, ведущей на автостоянку.

Распределял комнаты сам судья Харкин. Вещи, не раскрытые и наверняка никем не досмотренные, доставили еще раньше. Лу Дэлл, преисполнявшаяся все большей важности, раздавала ключи, как конфетки. Кровати – почему-то везде двуспальные – были переворошены и проверены. Телевизоры включены, но хитрым образом: во время изоляции запрещалось смотреть какие бы то ни было программы, особенно новости, поэтому с гостиничного телеузла транслировали лишь художественные фильмы. Ванные комнаты тщательнейшим образом осмотрели, вплоть до отверстий слива и унитазов. Две недели здесь покажутся годом.

Парни Фитча, конечно же, проводили автобус до мотеля, хотя от самого здания суда его эскортировали полицейские на мотоциклах, ехавшие впереди и позади. Два детектива, работавших на Рора, тоже проследили путь присяжных до мотеля. Впрочем, никто и не питал иллюзий, что его местоположение можно будет сохранить в тайне.

Николас и Сейвелл получили комнаты с одной стороны коридора, полковник Эррера – с другой. Мужчин и женщин поселили в разных «отсеках», разделенных холлом, словно во избежание несанкционированных шалостей. Через пять минут пребывания в комнатах стало казаться, что стены сходятся и становится все теснее, а через десять Уиллис стал барабанить в двери и спрашивать, все ли в порядке.

– Просто восхитительно, – ответил Николас, не открывая.

Ни телефонов, ни мини-баров в комнатах не оставили. Из комнаты в глубине холла вынесли кровати и поставили в ней два круглых стола, телефоны, удобные кресла, телевизор с большим экраном и бар, набитый безалкогольными напитками на любой вкус. Кто-то назвал ее «бальной залой», и название привилось. Звонить по телефону можно было, только поставив в известность кого-нибудь из представителей охраны, причем связь была односторонней – им никто позвонить не мог. Все чрезвычайные происшествия следовало улаживать только через регистратуру. В комнате номер 40, находившейся напротив «бальной залы», по другую сторону холла, установили временный обеденный стол.

Никто из присяжных не имел права покидать это крыло мотеля без высочайшего позволения судьи Харкина или местной санкции Лу Дэлл или одного из охранников. Комендантский час не устанавливали лишь потому, что идти здесь было некуда, кроме как в «бальную залу», но она закрывалась в десять.

Ужин подавали с шести до семи, завтрак – с шести до восьми тридцати, приходить всем вместе было не обязательно. Можно было вообще прийти, набрать еду в тарелку и вернуться к себе в комнату. Судью Харкина особенно заботило качество еды, он велел каждое утро докладывать ему, не было ли жалоб.

Во вторник шведский стол предлагал либо жареных цыплят, либо отварную спаржу с салатами и массой свежих овощей. Они сами удивились тому, как проголодались к шести часам вечера. Для людей, только и делавших целый день, что сидевших и слушавших, такой волчий аппетит был неожиданным. Николас набрал полную тарелку и, усевшись в конце стола, вовлек всех в общую беседу, настояв на том, чтобы ужинать компанией. Он был возбужден и болтал без умолку, словно изоляция была для него лишь необычным приключением. Его энтузиазм оказался заразительным.

Только Херман Граймз ел у себя в комнате. Миссис Граймз наполнила две тарелки и поспешно удалилась. Судья Харкин строго-настрого запретил ей, равно как Лу Дэлл, Уиллису и Чаку, есть вместе с присяжными. Поэтому, когда Лу Дэлл вошла в столовую с намерением поужинать, Николас оборвал свой рассказ на полуслове, и в комнате повисла напряженная тишина. Лу Дэлл положила на тарелку куриную грудку, несколько зеленых горошин, взяла булочку и вышла.