Вердикт

– Вы можете нам помочь, – убедительно сказал Кристано.

– Конечно, я хотел бы, но как?

– Милли. Поговорите с женой, объясните ей, сколь бессмыслен и опасен этот процесс. Она, Хоппи, должна провести работу с коллегами. Она обязана проявить твердость по отношению к тем либералам в жюри, которые мечтают вынести обвинительный приговор. Вы можете это сделать?

– Конечно, могу.

– И сделаете, Хоппи? Мы вовсе не хотели бы дать ход той пленке. Помогите нам, и мы спустим ее в унитаз.

Напоминание о пленке пронзило Хоппи.

– Да, я согласен. Я как раз сегодня должен увидеться с ней.

– Убедите ее. Это страшно важно – важно для нас, в министерстве, для блага страны и, разумеется, для вас – это избавит вас от необходимости отбывать пятилетний срок в тюрьме. – Кристано хрипло хохотнул и похлопал Хоппи по колену. Хоппи тоже засмеялся.

С полчаса они обсуждали стратегию. Чем дольше они оставались на яхте, тем больше вопросов возникало у Хоппи. Что, если Милли проголосует за табачные компании, а остальные присяжные не согласятся с ней и вынесут обвинительный приговор? Что тогда будет с ним, с Хоппи?

Кристано пообещал соблюдать правила договора, независимо от исхода процесса, если Милли проголосует так, как надо.

Когда они возвращались к машине, Хоппи чуть ли не вприпрыжку бежал по пирсу. К Нейпаеру и Ничмену вернулся совсем другой человек.

Потратив три дня на размышления, судья Харкин в субботу вечером принял решение не пускать присяжных на воскресные службы. Он не сомневался, что у всех четырнадцати непременно возникнет острое желание пообщаться со Святым Духом. Было совершенно неприемлемо разрешать им разъехаться по всему округу. Судья позвонил своему исповеднику, тот сделал еще несколько звонков, и был найден юный студент-богослов. На одиннадцать часов в воскресенье назначили службу в «бальной зале» «Сиесты».

Судья Харкин направил каждому присяжному письменное уведомление об этом. Вернувшись с прогулки по Новому Орлеану, они нашли их под дверьми своих комнат.

На службе, весьма унылой, присутствовали шесть человек, в том числе миссис Глэдис Кард, пребывавшая в весьма раздраженном для священного дня настроении. За последние шестнадцать лет она не пропустила ни одного занятия в воскресной школе своей баптистской церкви. Последний раз это случилось, когда в Батон-Руже умерла ее сестра. Шестнадцать лет без единого пропуска. У нее были прекрасные показатели посещаемости. Только Эстер Кноблах из Союза женских миссий могла похвастать лучшими – у той было двадцать два года примерного присутствия, но ей семьдесят девять лет и у нее гипертония. Глэдис шестьдесят три, у нее прекрасное здоровье, и она мечтала обойти Эстер. Она никому, разумеется, в этом не признавалась, но все и так знали.

И вот теперь она потеряла свой шанс из-за судьи Харкина, человека, который ей с самого начала не понравился, а теперь она его возненавидела. Студент-теолог ей тоже был неприятен.

Рикки Коулмен пришла на службу в спортивном костюме, прямо после пробежки. Милли Дапри принесла с собой Библию. Лорин Дьюк была усердной прихожанкой, и краткость службы ее шокировала. Начавшись в одиннадцать, в полдвенадцатого она уже закончилась – типичная для белых спешка. Она слышала, что такое бывает, но присутствовать на подобных службах ей еще не доводилось. У них в церкви пастор никогда не всходил на кафедру раньше часа, но покидал ее зачастую уже после трех. Тогда они приступали к обеду, причем, если погода позволяла, устраивали пикник прямо на лужайке. А после этого снова возвращались в церковь, где возобновлялась служба. Откусывая по кусочку от сладкого рогалика, Лорин молча страдала.

Мистер и миссис Граймз присутствовали вынужденно, не по велению сердца, а потому, что стена комнаты 58 примыкала к «бальной зале». Они не были ревностными прихожанами, особенно Херман, который не бывал в церкви с детства.

В течение утра распространился слух: Филип Сейвелл возмущен тем, что в мотеле устроили службу. Он поведал кому-то, что является атеистом, и об этом молниеносно узнали все. В знак протеста он лег в постель, судя по всему, нагишом или почти нагишом, скрутил ноги и руки в некой йоговской позе и как можно громче приступил к песнопениям. При этом он нарочно оставил двери открытыми.

Во время службы его было слышно в «бальной зале», и, несомненно, это заставило молодого священника свернуть проповедь и проявить торопливость, благословляя верующих.

Лу Дэлл направилась было сказать Сейвеллу, что он мешает, но быстро вернулась, увидев его почти голым. Потом пошел Уиллис, но Сейвелл, закрыв глаза и открыв рот, просто проигнорировал охранника. Уиллис предпочел близко не подходить.

Присяжные, не проявившие религиозного рвения, сидели по своим комнатам, включив телевизоры на полную мощность.

В два часа начали прибывать родственники, привозившие чистое белье и провиант на неделю. Николас Истер был единственным, кто не поддерживал никаких внешних контактов. Судья Харкин решил, что Уиллис на полицейском автомобиле отвезет Истера домой.