Вердикт двенадцати (сборник)

— Понимаю, ты считаешь, что это самоубийство, замаскированное под несчастный случай. А по-моему, это убийство, замаскированное под самоубийство. Для тебя главная трудность, как я полагаю, — объяснить, каким образом вентиль оказался закрытым.

— А для тебя?

— Не буду скрывать: дверь была заперта, и ключ торчал изнутри.

— Но как же тогда вошли в комнату и обнаружили труп?

— Взломали дверь и вошли. Она от старости трухлявая, как и все в этом доме, петли выскочили вместе с шурупами. Вот, гляди, шурупы пришлось заменить.

— Дверь, значит, заперта изнутри. А окно? — Бридон пересек комнату. — Решетка?

Окно было старинное, с частым переплетом, зарешеченное изнутри — чтобы кто попало не совался. Створки открываются наружу, но до самой стены не доходят: под углом сорок пять градусов к ней срабатывают пружинные защелки. Как раз в таком положении и застал окно Бридон.

— Ишь ты! Оно и тогда было в таком положении? — спросил он.

— Точь-в-точь. Открыто настежь. Вот и пойми, от чего газ не выдувало сразу на улицу, ведь, по словам Бринкмана, ночью в понедельник был сильный ветер. С другой стороны, при этакой решетке влезть в комнату никто вроде бы не мог.

— Думаю, ты еще хлебнешь трудностей с твоей версией.

— А ты, Бридон, с твоей. Взгляни-ка на эту рубашку. Запонки были аккуратно вставлены еще с вечера, и рубашка, заметь, чистая — видно, что ее еще не надевали. Скажешь, человек, который собирается покончить с собой, станет валандаться с какими-то дурацкими запонками?

— А по-твоему, человек пойдет на рыбалку в крахмальной сорочке?

— Да, если он преуспевающий фабрикант. Мысль о том, что для занятий спортом надо надевать специальную одежду, принадлежит имущему классу. Если хочешь знать, я видел фермера, который косить вышел в манишке, лишь бы всем было ясно: он фермер, а не поденщик.

— Допустим, ты прав, но разве человек, решивший покончить с собой, не может вставить в рубашку запонки только затем, чтобы, глядя на это, никто и не подумал о самоубийстве? Не забывай, речь идет о полумиллионном наследстве. Невелик труд — ради таких-то денег!

— Я вижу, ты совершенно уверен, так что спорить бессмысленно. А не то бы я добавил, что он еще и часы завел.

— Ну и что? Педанту куда труднее оставить часы незаведенными. Кстати, он курил? — спросил Бридон.

— Бринкман говорит, не курил. Судя по всему, так и есть.

— Надо бы издать закон, обязывающий людей курить. Особенно в постели… Если б он курил в постели, мы бы небось добыли очень неплохую информацию насчет его истинных планов. Но как я понимаю, в спальне он, уж во всяком случае, не курил; спичка тут всего одна — ею зажгли газ, и она даже на четверть дюйма не сгорела.

— Мне эта спичка тоже покоя не дает, — кивнул Лейланд. — На каминной полке целый коробок лежит, но там спички самые обыкновенные. А эта размером поменьше, и в карманах у него я таких больше не нашел.

— Может, служанка заходила зажечь газ?

— Исключено. По крайней мере миссис Дэвис говорит, что у них это не принято.

— Он лег спать, когда уже стемнело?

— По словам Бринкмана, было около десяти. Дорогу под ногами разглядишь, но и только. Вот ему и пришлось зажечь газ, чтобы вставить в рубашку запонки… Между прочим, на столе осталось письмо, вероятно, написанное позавчера, поздно вечером, хотя доказать это мы не в состоянии.

— Письмо? Что-нибудь важное?

— Адресованное в какую-то местную пулфордскую газетенку. Вот, прочти, если хочешь. — И Лейланд, взяв из бювара лист бумаги, подал его Бридону.

Текст гласил: