Веремя странствий [СИ]

— Не-а… неможно нежить сжигать, — поспешно загутарил Сеслав и положив руку на плечо парня остановил евойный порыв. — От него усе стороны пойдёть дым, по болоту вон разнесётси и Упыри, да остатки усякой нежити мгновенно приползуть… и тогды нам с ними не справитси. Ну-тка луче унесём Упыря отсюдова подальче и выкинем…

Орёл бери светоч, — обращаясь к стоящему рядом вьюноше, молвил воин, и протянул ему светоч. — Святи мене и Красу… Пройдем чуток по тропочке вспять, и вутопим Упыря у каком-нить окошке. — Сеслав наклонилси, и, взяв нежить за коротку влажну руку, добавил, ужесь воззвав к мальчику, — Борюша покудава мы не вернёмси, ты не спи…

Оно як лишь ты овый их могёшь зреть… Сотри усе глаза, можеть вон тут был не один… и особлива приглядывай за Щеко и Ратмиром, занеже у них язвины, а Упыри юшку издалече чують. Борилка торопливо кивнул, а Сеслав, Крас и Орёл, освещающий им путь, вышли на жёлтоватую тропку, каковая хоть и прикрытая водицей, точно немножечко у ней утопшая продолжала блистать, да направились по ней у обратну сторонку. Сом и Былята присели на корточки обок Любина, который затих и почудилось ано, шо перьстал дышать, да вощупали того.

— Эх…, — горестно выдохнул из собя Сом. — Помер… до смерти рюха така мерзка замучил нашего собрата.

— Як помер? — дрогнувшим голосом перьспросил Борилка и глянул у синее, будто усохшее, лицо воина лишившееся не тока своей красоты, но и жизни.

— Як…як, — негромко молвил Былята и подтянув охабень выше, накрыл им лико соратника. — Усю энта тында жизть с него высосала.

— Значить я не вуспел спасти… помочь, — изрёк отрок и громко всхлипнув, почуял, аки чавой-то словно ухватило его изнутри за горло, а на глаза навернулись солёны слёзы.

— Ты б и не смог помочь аль спасти, — ответил Сом, вон поднялси на ноги, и, шагнув к мальчику, приобнял того за плечи да заглянул у его зелёные с карими брызгами очи. — Як токмо Упырь у первой соснул у Любина юшку… сице и усё… вже ничавось ему не могло помочь. Из очей Борилки брызнули, на щёки, крупны слезинки, а Сом заметив их, прижал ко собе отрока, уткнув его лицо у свову грудь и ласковенько, аки отец, погладил по светло-пошеничным волосам.

— Надобно Любина отседова уносить, — сказал немного погодя Щеко. — А сиречь вон сам превратитьси у Упыря, коли его як и положено вогню не придать.

— Ужо энто и сице ясно, — поглаживая мальчонку по длинным волосьям, и вощущая аки тот тихонечко вздрагиваеть телом, согласно произнёс Сом. А посем произнёс для мальца, — ты вот чаво Борюша… Ты не рюмь… зане ты воин… муж… Ну, а такому защитнику слёзы лить неможно. Ты давай луче вусаживайси да вуглядывай усё окрестъ нас.

Да, рубаху не забудь одеть… а то ежели ты занедужешь, сице мы и вовсе туто-ва, на ентих болотах, безлетно останимси куковать. Борила ащё разочек надсадно всхлипнул, ужо сувсем тихо так, абы никто не слыхивал, и, вынырнув из объятий Сома, утёр обратной стороной пясти сыры от слёз очи, да направилси подбирать и одевать рубаху, кою швырнул на мох, кадысь нападал на Упыря. Мальчик натянул чрез голову рубашонку и оправив её, остановилси подле Гуши, каковой несмотря на произошедшее округ него, продолжал крепко спать сторонь костра. Вон, таков наглец, перьполз на место ночлега Борилки и дядьки Сеслава, и вукрылси охабнем мальчика, натянув его до самой шеи. Изогнута губа шишуги покоившаяся на подбородке, лягохонько трепетала и по ней еле заметно стёкала тонкой струёй густа слюна, немножко пузырившаяся, приплюснутый нос издавал тихое, довольное посапывание, точно Гуша почивал не на болоте, полном злобных Хмырей, Караконджул и Упырей, а у своей землянке освещаемой древесными гнилушками.

— Дэк…, — вздыхаючи изрёк Сом, да подойдя к отроку вставши обок, уставилси на шишугу. — Гляди аки крепко спить, пузыри пускаеть…

Ничавошеньки евось не тревожить и не страшить… Добре ему, а вот стоить из тогось окошка, выскочить какой-нить нежити як немедля проснётси и загамить, заверещить.