Веремя странствий [СИ]

Аки не поспешали путники, ступаючи быстро и даже не востанавливаясь пожамкать, но до своих соотчичей вони добралися лишь к ночи… Бог Дый, каковой, оказалося, был далёким предком простого, бероского мальца Борилки, голодногу и уставшего, обаче несмотря на то ни вотстающего от Сеслава, вукрыл своим долгим охабнем усю небесну твердь и земли Бел Света да втак плотно чё околот странников ничего не зрелось. Токмо идей-то далече, у той тьме, мерцали машенькие звёзды, озаряючи охабень и посылаючи блёклый свет на Бел Свет, по которому топали не мнее масенькие, чем те светила, люди. Глазастый Борила усмотрев лучисту крапинку огня на оземи, радостно вскликнул да тадыличи повёл Сеслава и Краса прям на неё. У то пламя костра, видимое лишь мальчиком, лёжало не близенько, а посему пройти пришлось много, когды напоследях вудалось узреть поднявшихся от костра Гордыню и Орла, оставшихся дозорить. Шоб не взволновать собратьев Сеслав зычно прокричал:

— Гордыня эвонто мы возвярнулися… Усе живы.

— У то и добре… чё усе живы, — вуслыхали они в ответь голос Гордыне вельми какой-то сёрдитый, чем-то схожий с суровостью Позвизда, шо рвал с них днесь охабни. Немного погодя они и вовсе вступили у отблеск костра и разглядели стоящих Гордыню и Орла, по виду дюже смурных, да лежащих на землюшке хворых Гушу, Былята и Сома. Ворогуха не сбрёхала… Былята и Сом, которых опалил зачурованный, злобный огонь Цмока, занедужили до зела серьёзно. И як пояснил Гордыня с утра ужось и поднятьси на ноги не смогли. Сом ищё было храбрилси, одначе с полудня повалилси на землицу и залихорадил. Лицо егось справу утак вспухло и начало выпирать уперёдь, шо на нём було сложно разбрать иде тама очи, нос аль уста. И вже то гутареное воином было истинной, занеже больнешенькие, объятые жаром, даже не сподняли голов со своих охабней, абы поприветствовать прибывших. Былята и Гуша, сице почудилось отроку, были точно не в собе, оно як их иногды перьдёргивало. Сом, однакось, чавой-то непонятно и тихонько простонал, судя по сему, здоровкаясь с соратниками. Борила, дюже утомившийся, подойдя к костру, немедля, вопустилси на оземь подле ног шишуги, оный чуть слышно всхлипывал и повизгивал, будто ктой-то егось мучил. Крас же, торопливо скинув у руки Орла с плеча котомку, кинулси к лежащему Быляте и присев на корточки, принялси ощупывать да осматривать отца. Токмо мрак у ночи был такой густой, шо ничегось не зрилось… А усё потому як нынче Месяц закрыла небольша, но вельми плотная пелёсая туча, схожая с грозовой. Её к вечёру откудай-то пригнал Позвизд и хмуро зекнув глазьми на Борилку, вуставил висеть на небушке.

— Гордыня, — обратилси Сеслав к соратнику и также як Крас стал сымать с собе котомку. — Доставай там плошку аль мису… да чё-нить тако, шоб колутить..

— Оно чаво колутить-то? — вопросил Гордыня, и, шагнув к Сеславу, принял у него сымаемую котомку.

— Толочь будём стрелы Перуновы, — недовольным гласом молвил воин, да кивнув на котомку, втак верно повелел развязывать её. — Борюше Богиня Сумерла калякала, шо эвонту стрелу надоть растолочь меленько и на поранение посыпать… а Гуше взвару сварить да поить.

— Три раза у дянёк, ложеньки по две… Да сице дня два аль три, — повторил нанова точно затверженную молвь мальчонка и почуял, як тяжеленько сомкнулись у няго очи от вусталости. Ищё какой-ту морг он боролси с жёланием завалитьси на ноги Гуше и абие заснуть, а засим вуслыхал чрез обильну, плотну пелену голос Гордыни:

— У як же можно стрелу Перунову толочь у плошке аль мисе? Миса то на части развалитьси… али на худой конец потрескаитьси.

— А чаво ты тады прочишь? — спросил Сеслав и такой вон был досадливый, таковой изнурённый, шо мальчуган, не мешкая, пробудилси да отворив очи уставилси, у той тёмноте, на мрачны лица воинов.