Вереск и звезды

— Ты, наверное, голодная, — сказал он. — А мне Кугуминуиаль столько всего принесла, что одному просто не справиться. Она всегда была щедрой, но в последнее время что-то и вовсе кормит, как на убой. Давай-ка, садись за стол.

— Я не хочу есть.

Как ни старалась таварвайт, соврать у нее не получилось.

— Плохо у тебя выходит сказки рассказывать, — сочувственно покачал головой дунадан. — Ни с северных гор, ни с болот еще никто сытым не возвращался. Да ты на себя глянь — и раньше-то тоненькой была, а теперь и вовсе насквозь просвечиваешься. Как только хватает сил лук натягивать?

Едва ли он мог придумать что-либо худшее, нежели усомниться в боевых способностях охотника таварвайт, какие бы невзгоды тому не довелось перенести. Эльфийка яростно вскинулась, готовая дать достойный ответ, и… смолчала, вдруг заметив во взгляде и словах следопыта что-то такое, отчего ледяной мрак зимнего Форохеля сменился теплом летней полуночи садов Келондима. Нейенналь не могла бы точно сказать, что именно это было, но оно существовало, как существовали горы, ветер и звезды. Как существовала ее собственная уверенность в том, что мало кто из ее сородичей предложил бы вот так запросто разделить трапезу атани. Как существовало ее собственное внезапно возникшее странное нежелание проводить между собой и этим сероглазым человеком пропасть, глубиною в десятки веков. «Неужели у леди Ундомиэль тоже так было?» — запоздало пришла пугающая мысль. Нейенналь отогнала ее, неуверенно улыбнулась и отломила кусочек от краюхи хлеба под одобрительный возглас Тадана и хриплый смешок Мордрамбора.

Та совместная трапеза была первой и последней. Свидетелей у нее, кроме черного нуменорца, вроде бы, не имелось, однако кто-то еще не только узнал о ней, но и не поленился доложить Каленгладу. Выяснилось это на следующий день уже пополудни, когда не Тадан, а иной, незнакомый эльфийке следопыт отыскал укрытие охотницы и передал, что предводитель Стражей Аннуминаса желает с ней встретиться.

Каленглад ждал таварвайт в соборной зале, стоя перед выцветшим до желтизны старой кости гобеленом и задумчиво перебирая нанизанные на шнурок ангмарские перстни — те самые, что накануне ночью охотница оставила Тадану. Притворив за собой тяжелую дверь, Нейенналь учтиво склонила голову под испытывающим взглядом старого следопыта.

— Подойди, — пригласил Каленглад. — Говорят, твое путешествие в северные предгорья прошло удачно?

— Да, — коротко ответила эльфийка. — Подтверждение тому у тебя в руках.

— Это хорошо. И что ты намерена делать дальше?

Вопрос был более чем странным, заставляя таварвайт подумать, что она что-то не так поняла. Немного помолчав в ожидании продолжения и не дождавшись от следопыта ни единого слова, Нейенналь заговорила, хотя и догадывалась, что предводитель стражей Аннуминаса желал спросить ее о чем-то совсем ином:

— Я бы хотела замолвить слово за вашего пленника. Мне плохо известны обычаи дунаданов, но я всегда полагала, что честь и доблесть для них не пустые звуки. Едва ли столь уж великой доблестью для людей с Запада будет уподобиться по жестокости собственным врагам.

— Можешь не утруждаться, — отрывисто бросил Каленглад. — Я уже приказал Колхамниру оставить его в покое. Болью и силой можно сломить человека, однако против булатного клинка эти приемы бессильны. Сколь ни пытайся его согнуть, хоть узлом свяжи — все равно выпрямится, едва только ослабишь хватку. Увы, как ни печально признавать это в отношении врага, нам достался именно булатный клинок. Свободы передвижения он, разумеется, не получит, но и пыток больше не будет, — следопыт, близоруко сощурившись, поднес один из перстней ближе к лицу, рассматривая покрывающий его причудливый узор, и словно бы через силу добавил: