Вереск и звезды

Похороны состоялись на следующий день, в сумерках, когда небо на западе приобрело жемчужный оттенок, а на востоке начало уже наливаться сапфировой синевой. Троих погибших хоронили в развалинах Барад–Рата, из которых следопыты предварительно выбили обосновавшихся там разбойников. Над каждой могильной насыпью друзья погибшего произносили краткую эпитафию. Честь сказать последнее слово о Тадане досталась Кугуминуиаль, но все, что смогла девушка, это бессильно опуститься на колени, пряча лицо в ладонях и содрогаясь от беззвучных рыданий. И тем большим контрастом следопытке казалась тоненькая и прямая, как стрела, эльфийка в темных одеждах и низко надвинутом капюшоне, молча положившая на курган последний камень. Опущенный капюшон скрывал застывшие в глазах Нейенналь слезы, больше ничто не выдавало испытываемых ею чувств, и оттого всем, кто собрался этим вечером в Барад–Рате, казалось, что они увидели перед собой статую из обсидиана и мрамора, в которую некое волшебство вдохнуло слабое подобие жизни, но не сумело вдохнуть душу. Об истинном положении дел из присутствующих, пожалуй, догадывался один лишь Каленглад, а тому сейчас было не до откровений. Впрочем, то, что эльфийку допустили к участию в церемонии погребения, само по себе уже служило достаточным признанием.

Позже Нейенналь не могла вспомнить ни единой фразы из всех, что были сказаны среди руин Барад–Рата. Даже действия — и те припоминались с великим трудом. Охотница покорно выполняла отрывистые распоряжения предводителя Стражей Аннуминаса, видя перед собой не безжизненные каменные плиты, а пламя костра, отражавшееся в серых глазах Тадана в вечер их первой встречи. Живое пламя в живых глазах. Ледяная вечность в остекленевших глазах мертвеца.

— Горделерон, ты слышишь меня? Нейенналь, отзовись же, прошу.

Таварвайт не сразу узнала голос, вторгавшийся в поток воспоминаний и влекущий ее в реальный мир столь настойчиво, что охотнице не оставалось ничего иного, кроме как повиноваться. Кажется, времени прошло не так уж и много, однако окутанный прозрачным покрывалом предсумеречья Барад–Рат успел опустеть. Из дунаданов в нем оставался один лишь Каленглад, устало сгорбившийся и казавшийся в этот момент совсем уж глубоким стариком.

— Ты меня слышишь? — вновь спросил старый следопыт. — Скажи хоть что-нибудь. Конечно, столь прекрасное надгробье является воистину королевской почестью, однако страшно видеть, как в надгробье пытается превратиться живое существо. Пора возвращаться на Тиннудир. Полагаю, теперь твоя клятва обходить его стороной утратила всякий смысл.

— Разве я кого-то удерживаю? — тихо произнесла охотница. — Ступай. А я побуду здесь. Еще немного.

— Еще? Неужто суток тебе не хватило?

— Суток?

Каленглад кивнул.

— Ты простояла здесь всю ночь и весь день, ни разу не пошевельнувшись, — тяжело роняя слова, произнес он. — Мне доводилось видеть, как обращаются в камень застигнутые рассветом тролли, однако я в первый раз вижу, чтобы их примеру пытался последовать кто-либо из дивного народа.

— А разве одни сутки это столь великий срок? — с горечью спросила Нейенналь. Опустившись на колени, она коснулась ладонями камней кургана, не пытаясь их согреть, но желая хорошенько запомнить их обжигающий холод. Каленглад не ответил, и охотница подумала было, что он, действительно, покинул Барад–Рат, однако, в конце концов, следопыт все же заговорил.

— Тадан приходил ко мне сразу после твоего отъезда. Просил позволения тоже уйти в Аннуминас. Я отказал в его просьбе. Тогда это решение казалось мне верным, ведь вереску не должно мечтать о звездах, которые никогда не снизойдут до скудных северных пустошей. Теперь я думаю, что ошибся. Чего уж скрывать, мы все ошиблись. Даже ты, как погляжу.

Нейенналь закрыла глаза, все еще не отнимая ладоней от камней. Исходящий от кургана холод сковывал ее тело и уже почти добрался до сердца. Перестанет ли оно биться, если сейчас замерзнет?

— Что ты хочешь сейчас услышать от меня? — спросила она, когда молчание начало затягиваться. — Оправдание твоего выбора или осуждение?

— Правду, какой бы она ни была.

— Правда в том, что вереск уничтожен бурей, а звезда слишком поздно покинула небосвод. И все, что ей осталось, это рассыпаться пылью по северным холмам, поскольку даже звездам не под силу повернуть время вспять, чтобы хоть что-либо исправить. Думаю, ни один мудрец не возьмется теперь предсказать, как бы все сложилось, окажись наши с тобой решения иными.

— Я желал ему лишь добра.

— Я знаю.

— И все же не говоришь ни да, ни нет.

— Я не чувствую за собой права судить. А теперь, прошу, оставь нас. Хотя бы ненадолго.

— Хорошо, — после некоторого молчания обронил Каленглад. — Я выполню твою просьбу. Но прежде чем я уйду, сделай одолжение, удели все же немного внимания и мне.

Таварвайт нехотя обернулась к старому следопыту. Тот протянул к ней раскрытую ладонь, на которой лежало тусклое медное кольцо — узкое, гладкое, без каких-либо вставок из драгоценных или полудрагоценных камней, но с тонкой вязью рун по внутреннему ободку.