Вересковый мёд

Но на третий день проклятый тавиррский пёс пришёл в себя, и хоть и был бледен, как Богиня Мара, что бродит по болотам в лунные туманные ночи, но при этом в отличие от Мары он был живым. Эрика наблюда из окна, как он вышел во двор, стянул с себя рубаху здоровой рукой и окунул голову в колоду с водой. Вода в этой колоде была такой ледяной, что аж зубы сводит, ведь текла она прямо из-под холма, к которому прижимался замок одним боком. Но Викфорду Адемару на холод похоже было совсем наплевать. Он фыркал, как лошадь, обливаясь водой, и мылся по пояс, будто ни в чём не бывало, а Эрика, сидя на подоконнике верхнего этажа, жадно разглядывала его фигуру.

Он казалось отлит из металла, весь перевит стальными жгутами мышц, обтянутых светлой кожей. На его теле виднелось несколько отчётливых шрамов, один из которых проходил от плеча и вниз под рёбра. В тавирррском отряде были наёмники и покрупнее, и повыше, но глядя на голое тело Викфорда Адемара, похожее на искусный балеритский клинок для жертвоприношений, Эрика понимала, что из них, из всех его псов, Викфорд Адемар пожалуй самый смертоносный противник. Вот почему он увернулся от её стрелы. Он как хищник, и все движения у него — движения зверя. Мягкие, плавные, и очень чёткие. И красивые…

Но почему он не умер от её стрелы?

«Если ты не мазала эту стрелу никаким ядом, то она меня не убьёт, потому что во мне нет Дара. Вот так бывает, когда твоё семейное проклятье внезапно становится твоим спасением.»

Она вспомнила эти слова.

У него нет Дара? Как же так? Он же Адемар, а они — айяаррский прайд, берущий силу из живого источника. И они служат королю. Но… с другой стороны, это было даже лучше. Убить его будет несложно и обычной стрелой. Или кинжалом… Или ядом…

Он обернулся и посмотрел прямо на Эрику, вырвав её из созерцаний рельефа его красивого тела и мыслей о способах убийства этого самого тела. Будто спиной почувствовал её взгляд, будто мысли её прочитал, и зачесав мокрые волосы здоровой рукой, хищно усмехнулся. По его телу стекали струи воды, и Эрика невольно охватила его взглядом. Она ведь охотница, и не могла не оценить красоту этого хищника, пусть даже и смертельного врага. Но это было лишь мгновенье, а потом она отпрянула от окна.

Вот же пёс!

Ей казалось, что ненависть её растёт с каждым мгновеньем. Она второй день бродила по замку, как тень, строя планы мести и вслушиваясь в то, о чём говорят псы. А они шептались о том, что она ведьма и стрела была отравленной, и что её следует сжечь на костре. И что если их командор умрёт, они так и сделают, потому что они люди вольные, воюют за золото, и королю на верность не присягали. А ещё, что они сожгут весь замок — всё это колдовское гнездо.

И последнее Эрику пугало больше всего. Так что с одной стороны, она даже немного обрадовалась, когда Викфорд Адемар всё-таки оказался жив, и псы перестали смотреть на неё, как на врага.

Он как-то убедил тётю Бригитту выделить ему комнату, наверное, снова с помощью кинжала, и расположился там с барристером. А ещё потребовал, чтобы ему принесли лохань и горячей воды. И Эрика фыркнула, слушая, как служанки на кухне греют воду, таскают её наверх и смеются:

— Тоже мне, принц нашёлся!

— Бережёт нежную кожу!

— Ах, надо же, его милость желают горячей воды!

— …и розового мыла…

— … и пуховых простыней…

— …и спинку потереть…

— …а я бы потёрла такую спинку!

— …да ты бы и не только спинку потёрла!

— … ну и дура!

Эрика даже разозлилась.

Вот же глупые курицы!

А когда Викфорд закончил с купанием за Эрикой тут же прислали служанку, которой велено было передать, что милорд Адемар ожидает её на аудиенцию.

— На аудиенцию?! Он может и королём себя уже вообразил? — фыркнула она, но, тем не менее, пошла.

В комнате пахло мылом и хвойной водой. Милорд Адемар уже переоделся и сейчас выглядел получше, чем, когда они прошлый раз разговаривали в холле об отравленной стреле. Он натянул свежую рубашку, и камзол, а раненая рука теперь покоилась на широкой перевязи. И сейчас он больше не был похож на кондотьера, а скорее на вельможу сопровождающего самого короля. Но мокрые волосы всё ещё напоминали Эрике о той картине, что она наблюдала утром у колоды с водой, и взгляд сам невольно задержался на распахнутом вороте его рубахи. Но тут же упёрся в фамильный брактет — серебряного волка в лунном круге и Эрику снова накрыло волной ненависти.