Веретено

Был сумрачный посленовогодний вечер с тепловатым душным шампанским, фальшивыми новогодними побрякушками и непременными свечами, сальными и пахучими. (Настоящий Новый год благополучному отцу семейства пристало встречать в кругу семьи). Ближе к ночи он завел невыносимо проникновенный разговор — «о нас». «Ты пойми, я сейчас не могу уйти из семьи. Никак не могу. Надо просто немного потерпеть… (Будто я когда-нибудь просила его уйти из семьи) …Моя жена. Она такая, она такая…» (Будто я не знала, что всем, что у него было, он обязан ей, вернее её папе). Он всё говорил, говорил, а я прислушивалась к тому, как за шифоньером шуршала мышь. Забавно так — шырк-шырк. Потом глянула на него — его порозовевшие от выпитого ветвистые уши смахивали на крылья грустной летучей мыши. Мне даже показалось, что они покачиваются в такт словам. Не выдержала и рассмеялась. Поначалу просто прыснула, потом громко, ну просто расхохоталась. Он сперва потрясенно замолк, потом обиженно запыхтел, а потом вдруг вскочил, бормоча и путаясь в рукавах, влез в свой полушубок и опрометью выскочил из комнаты. А я покурила на лоджии, а затем задремала, убаюканная мышиной вознею. Разбудил его голос. Он стоял спиной к окну, что говорил в телефон, эмоционально жестикулируя свободной рукой. Затем он наконец повернулся, глянул на меня исподлобья. «Извини, но нам надо возвращаться. Срочно. Так вышло», — забубнил он, не глядя на меня, полагая, вероятно, что я сильно расстроюсь, что придется покинуть этот мышиный притон. Всё было предсказуемо. И я точно знала, что будет по приезду, что будет завтра, и так далее, далее, далее… Но далее было всё по иному. Далее — закончилась моя жизнь.

* * *

… — Далее. Ну далее было всё было примерно так, как ты видел. Ну там, в мотеле. Помнишь, да? Ретротелешоу. Шоссе, опущенный шлагбаум, обдолбанная звероподобная шантрапа. Какое-то дикое костоломное месиво. Самая ужасающая жестокость — это когда ненависти нет, даже злости нет, а только лишь скотски-веселый гуртовый азарт и детское любопытство. Меня сперва не заметали, я выползла через заднюю дверь. Как червь из яблока. Свора, их четверо было, вроде, меня не разглядела. Это поначалу. Но потом стало невмоготу ползти, я встала и пошла на свет. Там, кажется, магазинчик какой-то был. Просто пошла на свет и всё. И даже когда я услышала позади себя удивленный и обрадованный визг: «А вон она, сука!!!», я даже шагу не прибавила, а всё шла на свет и всё повторяла: «Сейчас, сейчас, сейчас…» А потом — со спины слепяще-желтый, мечущийся световой диск и тупой, многопудовый удар куда-то в пояс…

…А потом свет разредился, переместился вперед, стал из желтого переливчато-голубым. Из сплошного потока он распался на шарики, похожие на огромные мыльные пузыри, с пульсирующим мерцанием изнутри. Будто те самые новогодние хрустальные шарики, которые ей привиделись когда-то на сумрачном дне реки. «Славик, — позвала она, не слыша своего голоса, — Славик, ты здесь?» И послышался тут ей некий отзвук — стук, то мерный, то беспорядочно торопливый, будто кто-то нетерпеливо барабанит в дверь костяшками пальцев. Но вдруг, точно налетев сходу на препятствие, световая тропа вдруг переломилась под косым углом в сторону. Опрокинутая конусообразная световая штольня сфокусировалась на одинокое трехэтажное здание с одним единственным горящим окном на третьем этаже. Уют бесприютных.

Виток веретена…