Веревка из песка

— Наш. А и вправду наш! — изволил улыбнуться Игорь Сергеевич, а Василий Андреевич не позволил себе отвлекаться:

— Засекли. А что дальше?

— Согласились не стрелять и разошлись.

— Вот так просто и разошлись? — бессмысленным вопросом удивился Лосев.

— Я не убийца, командир.

— А кто же ты?

— Ты хотел, чтобы я стал палачом. И я согласился. Но я не убийца.

— Не нервничай, Валя. Тебя никто ни в чем не винит, — успокоил Игорь Сергеевич.

— Я не мог знать, что эти двое выскочат, — пытался объяснить Валюн.

— Мы все поняли, — сказал Василий Андреевич. — Иди отдохни как следует.

— И поспи, наконец, — добавил Игорь Сергеевич.

— Поспишь тут, — тоскливо понял Валюн. — Семеро сразу и объявятся.

— Велика честь для них. Они у черта в котле уже варятся. Им к тебе являться некогда. — Игорь Сергеевич выпростался из кресла, подошел к Валюну, обнял за плечи. — Иди, усни. Ты отработал безупречно.

— Я устал, начальники, — признался Валюн и, не прощаясь, ушел.

— Что делать будем, Игорь? — спросил Лосев.

— Ждать, Вася. И не ждать даже, а пережидать.

— Сырцов не ждет. И пережидать, я думаю, не будет.

— Будет. Теперь, когда он соединил Лапина с нами, поднимать общественность на ноги ему сыщицкая солидарность не позволит.

— Считаешь, он твердо уверен в наших контактах?

— Тебе же Костя сам сказал. Он в таких вещах не ошибается.

— А что дальше? — ответа на этот вопрос Лосев не получил, помолчали. — Вот уж от кого такой прыти не ожидал, так это от Колосова. Волчонок. Сущий волчонок!

— Он не волчонок, Вася. Он молодой, чрезвычайно сообразительный пес при безжалостном волкодаве Сырцове.

— Выходит, мы волки, Игорек?

— Выходит.

— А волки, говорят, санитары леса.

* * *

Иван Александрович сидел в любимой своей беседке и привычно смотрел на воду. Музычка тихо играла в доме, тихо, но отчетливо, потому что, услышав певца, который пел о том, что он не горит желанием лезть в чужой монастырь, Иван Александрович резко поднялся, раздраженно ударил кулаком по перильцам парапета и направился к распахнутым дверям гостиной. Там, раскинув бумаги по журнальному столу, тихо обсуждали нечто неотложно важное Ирина Игнатьевна и Захар Захарович, не слушавшие и не слышавшие певца, который теперь требовал, чтобы мир прогнулся под него со товарищами.

— А почему он гордится тем, что не горит желанием лезть в чужой монастырь? — злобно спросил присутствующих Иван Александрович.

— Кто — он, Иван? — оторвавшись от бумаг, недовольно поинтересовался Захар Захарович.

— Да певец этот, который поет. И вообще зачем лезть в чужой монастырь? Или он женский? Есть хорошая поговорка со смыслом: со своим уставом в чужой монастырь. А тут… Кто эту жеребятину сочинил?

— Сам певец, Иван, — ответила Ирина Игнатьевна. — Патриарх российского рока Андрей Макаревич. Недавно вся страна отметила его пятидесятилетие.

— Дальше — еще хлеще, — вступил в беседу Захар Захарович. — «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас». Я в священном ужасе пытаюсь представить картину этого обоюдного прогибания и ни хрена не понимаю. Перемена поз во вселенском половом акте? Головоломка для дураков? А может, глубокая современная философия, которую нам, старикам, уже не дано понять?

Иван Александрович рванулся к аудиосистеме и вырубил звук. Повторил поговорку:

— Со своим уставом в чужой монастырь… — И пошел к дверям.

— Ты чем-то расстроен, Иван? — тревожно спросила Ирина.

— Я не рояль, чтобы расстраиваться.

— Что случилось? — голос Ирины прозвучал еще тревожнее.

— Спроси своего персонального детектива, он лучше знает, — в раздражении, не подумав, брякнул Иван Александрович, но тут же спохватился, вернулся, поцеловал Ирину в затылок и заверил: — Шучу, шучу, Ирок. Ни о чем не беспокойся, все в порядке.

* * *

И на квартире Сырцова троица: он сам, Дима и Александр Иванович.

— Не подумайте, что это каким-то образом связано с Ольгой, — страстно вещал Дима. — Но я знаю, знаю: Лосев — главный!

— Не подумали, — лениво успокоил Сырцов. — А дальше что?

— Его каким-то образом надо изолировать!

— Убить, что ли? — спросил Александр Иванович.

Дима со страхом посмотрел на него и сказал упавшим голосом:

— Я не знаю, как. Но только не убивать. Никого нельзя убивать.

— Вот сейчас ты прав. Нельзя убивать, — согласился Александр Иванович. — Но они убивают. При минимуме прямых доказательств, Жора, у нас один выход: общественный скандал. Для информационного шухера собранного Димой и тобой материала более чем достаточно.

— Нет, — твердо решил Сырцов.

— Почему? — удивился Дима.

— Тот же вопрос, — поддержал его самый старший товарищ.

— Вся эта сенсация в нашей прессе превратится в очередное выливание помоев на головы ментов. Наших бывших коллег, Александр Иванович, — с горечью сказал Сырцов. — Проморгали! Потворствовали! Срослись! Я не хочу этого.

— А я хочу? — неизвестно кого спросил Александр Иванович.

— Придумайте что-нибудь! — не выдержав, заорал Сырцов.

— Легко сказать — придумайте, — проворчал учитель и друг.

— Но надо же что-то делать! — плачуще воскликнул Дима.

— Надо, — согласился Александр Иванович.