Веревка, которая не пригодилась

И я принимаю во всем этом живейшее участие. Мне вдруг становится крайне важно, чтобы Красавица как можно скорее попала на хутор; для меня вопрос жизни, чтобы хлев был готов как можно раньше. Всякий раз, когда я прихожу в Гардюр за молоком, я внимательно разглядываю Красавицу. Прихожу я туда всегда к тому времени, когда коров после утренней дойки выгоняют пастись, Я сразу же узнаю, где Красавица. Коров там пятнадцати голов, и обычно я нахожу стадо за оградой луга, останавливаюсь, смотрю на Красавицу и говорю ей про себя: «Скоро ты, Красавица, придешь домой, скоро будет готов твой уютный маленький хлев». Когда я возвращаюсь, хозяйка неизменно расспрашивает меня о Красавице, словно о возлюбленном, и, узнав, что я видел корову, поет о ней мальчонке.

Наконец хлев готов. Стружки, опилки, мусор – все выметено и вынесено, в хлеву чисто, как в горнице. Теперь пора приводить Красавицу.

Воскресным утром мы с хозяином отправляемся в Гардюр за коровой. Погода прекрасная, как в мое первое утро на хуторе. В руке у хозяина новая веревка, аккуратно свернутая в изящные кольца. Я видел, как тщательно он разминал ее накануне, словно ей предстояло лечь на нежную девичью щеку… Я несу бидон. Предполагается, что мы заберем Красавицу после утренней дойки, а ребенок должен получить дневную порцию молока.

До Гардюра добрых полчаса ходьбы. Это большой старинный хутор, расположенный к западу от лавового поля, на широком огороженном лугу. К Гардюру относится несколько разбросанных вокруг хуторков-выселков. Живут в Гардюре люди богатые, состоятельные. Мы проходим лавовое поле, минуем болото и один из выселков. Хозяин молчит, погруженный в свои мысли, шаги у него тяжелые, большие. Свернутая в кольца веревка покачивается в Такт его шагам. Я семеню следом и еле поспеваю за ним.

Когда мы добираемся до Гардюра, дойка еще не кончилась. Хозяин хутора, невысокий, толстый, сутуловатый человек, стоит во дворе. Ему уже немало лет; речь у него быстрая. Он отвечает на наше приветствие, выжидательно молчит, засунув руки за пояс штанов, прищуривается и вглядывается в даль, словно определяя, какая завтра будет погода. На нем только рубашка и жилетка, лицо заросло щетиной.

– Вот, пришел за коровой, – говорит мой хозяин.

– Я так и думал, – отвечает крестьянин.

Молодой человек нерешительно молчит, но затем, словно набравшись смелости, продолжает:

– У меня к тебе просьба. Может, потерпишь до осени, а осенью я отдам тебе пятьдесят крон.

Крестьянин издает неясный, глухой звук. Вынимает из-за пояса левую руку, проводит ногтем большого пальца по небритой щеке, кривится. Взгляд его по-прежнему устремлен вдаль.

– А как же уговор? Ты ведь сам говорил, что, когда будешь забирать корову, рассчитаешься сполна, – твердо произносит он.

– Верно, был такой уговор. Я и прошу у тебя всего-навсего небольшой отсрочки. Переезд весной обошелся мне очень дорого, да и ремонт хлева тоже. Сам знаешь, свободных денег сейчас нет.

– Или плати, как уговорились, или корова останется здесь.

Я смотрю на моего хозяина, этого смелого, высокого и стройного светловолосого человека, и вижу, как лицо его заливается краской. Похоже, он еще не осознал случившееся, не может понять, что пришел сюда понапрасну.

– Стало быть, я не получу корову, если не заплачу эти пятьдесят крон?

– Точно. Уговор есть уговор. Не уйдет отсюда лучшая моя корова, если ты не выложишь денежки, как было договорено.

Молодой человек делает шаг к крестьянину. Я вижу как он сжимает кулаки и поднимает руки, слышу его сдавленный голос:

– Уговор! Я знаю только, что много месяцев работал на тебя ради этой коровы, а ты весь заработок оставлял себе. Тут ты слова не сказал. Все это время ты доил корову, можно сказать, как свою собственную, хотя на деле-то я уже давно расплатился за нее. Почему ты не можешь поверить мне в долг эти пятьдесят крон с отдачей через несколько недель, когда я тебе отдаю свое жалованье уже который месяц?

Крестьянин продолжает смотреть вдаль и снова проводит ногтем большого пальца по щеке. Я невольно гляжу туда же, куда и он: надо думать, он увидел там что-то интересное. Но взгляд мой задерживается на холме у моря, где виднеется маленький хуторок, похожий на котенка, свернувшегося клубочком на овчине.

– Что тут толковать, – произносит крестьянин. – Уговор есть уговор.

Мой хозяин уже не может сдержать гнев. Жилы вздуваются у него на шее, глаза становятся как щелки, кулаки поднимаются еще выше. Он делает новый шаг к крестьянину, поднимает руку с веревочными кольцами, выставляет вперед ногу. Я застываю в надежде и страхе. Но в самый последний момент молодой человек резко поворачивается и быстрыми, судорожными шагами идет прочь. Я бегу за ним, но вдруг замечаю, что в руке у меня пустой бидон. Я останавливаюсь и негромко вскрикиваю испуганным голосом:

– Молоко!

Молодой человек оборачивается и тоже останавливается. Крестьянин все еще на прежнем месте. Я стою между ними, раскрыв рот, как дурачок, и перевожу взгляд с одного на другого. Наконец крестьянин говорит:

– Молочка, конечно, можешь взять.