Веревочка. Лагерные хроники

О муже своём она говорила, что мужик он никакой, потому, что на корабле, где он до недавнего времени служил, произошла авария, и он хватанул в лёгкие какой-то гадости, что сделало его инвалидом по всем статьям. Несколько матросов просто погибли. Живёт она с ним, потому, что он очень любит детей и человек хороший и порядочный. К тому же он, как она считала, долго не протянет.

Я полагал, по своей наивности и наглости, что о нашей связи, кроме ребят, которые нас прикрывали, никто не знает, но по виду Косорылого понял, что знает не только он, но и сам капитан Болдышев, который, после ухода из флота работал в нашем отделении.

Болдышев, временно замещавший, уехавшего на учебу нашего отрядного, по виду напоминал Кащея Бессмертного.

Высокий, неимоверно худой с лицом, похожим на лысый череп, обтянутый кожей, он производил впечатление покойника, которого забыли похоронить. Говорил он всегда тихо, нехорошо покашливая, ходил неторопливо, опираясь на палочку. Видно было, что жить ему удавалось с трудом.

Я никогда с ним не пересекался, и теперь ничего хорошего не ждал.

Косорылый рассказал ему, в чём дело. Затем положил на стол акт, нож в ножнах и заполненное Постановление, куда отрядный, по распоряжению начальника колонии, и должен бы вписать меру наказания.

Меньшее, на что я мог рассчитывать, было пятнадцать суток, но, без спора, я бы подписался и на ПКТ (помещение камерного типа) на полгода.

Косорылый явно рассчитывал на возбуждение уголовного дела, да ещё чужими руками. Это освобождало его от претензий руководства производством.

Болдышев долго читал бумаги, равнодушно глянул на меня, положил нож в ящик своего стола и большими буквами написал: «Лишить права на получение посылки сроком на полгода».

Затем протянул бумаги Амелькину.

Тот перечитал несколько раз, не веря своим глазам, а потом, посмотрев на капитана произнёс:

– Ты что, дурачок? Вообще умом тронулся? А?

И тут произошло неожиданное.

Болдышев, ещё минуту назад сутулый и убогий, беспрерывно кашляющий в платок, вдруг поднялся во весь рост, расправил плечи, надел фуражку и твёрдым, как сталь, громким голосом приказал капитану Амелькину:

– Встать! Смирно! Руки по швам. Смотреть в глаза, когда разговариваешь с офицером русского флота.

Кум подскочил, как ошпаренный, и стал по стойке смирно.

Перед ним стоял могучий и сильный человек, у которого нет страха и тормозов.

Мы оба понимали, что если Амелькин осмелится не подчиниться, он будет убит. Ни одной секунды у нас не было сомнения. Нам даже в голову не приходило думать о том, как и зачем. Мы просто были в этом уверены.

И перепуганный вид Амелькина говорил об этом.

Перед нами стояла вся русская армия в лице статного могучего и очень красивого офицера.

– Слушай мою команду – продолжал Болдышев – кругом!

Амелькин сделал неуклюжий разворот на сто восемьдесят градусов.

Если бы он получил приказ броситься на пулемёт с голыми руками, мне кажется, он не мог бы не выполнить этого приказа. Я, кстати, тоже. Потому что передо мной стоял командир, за которого хотелось умереть в бою.

– Пшёл вон! – резко сказал капитан, и Амелькин вылетел из кабинета.

Офицер снял фуражку и сел. Казалось, силы покинули его.

Он сидел так минут пять, а я стоял, оглушённый и раздавленный, боясь пошевелиться.

Наконец, он поднял на меня глаза, и посмотрел, как на пустое место:

– Идите, осужденный, не нарушайте больше.

Я вышел из кабинета. Никогда в жизни, ни до этого, ни после, меня так не вываливали в грязи. Я чувствовал себя полным дерьмом и ничтожеством.

– Завтра же скажу этой курве, что не хочу иметь с ней ничего общего!

В углу, где была моя койка, в проходе, парни на табуретках разложили еду.

Моему появлению все очень удивились.

– Мужики, выпить есть что-нибудь?

– Только одеколон, но ты же не пьёшь!

– Наливай, хрен с ним.

– Ну, давай за то, что ты проскочил.

– Нет, братва, я выпью за русских боевых офицеров. Теперь мне понятно, почему мы победили Гитлера. С Богом!

P.S. Фамилии и имена героев изменены.

Ач

С лёгкой руки Эльдара Рязанова, я имею в виду фильм «Вокзал для двоих», у российского народа сложилось мнение, что шнырь – дневальный – в лагере существо никчемное, забитое и жалкое.

Но, как и все фильмы о лагерях, и этот построен на стереотипах, которые к реальной жизни имеют далёкое отношение.

Может быть, такое и возможно в южных местных колониях, с достаточно терпимыми условиями жизни, и с непомерной тюремной романтикой у малосрочной и легкомысленной публики.

Но быть шнырём на севере в бараке лесной зоны сможет далеко не каждый, потому что участие администрации в жизни зэков на севере минимальное.

Во-первых, это человек, отвечающий за порядок в секции, где живёт до 50 человек, с очень даже не дворянскими манерами. И обходиться он должен теми небольшими средствами и возможностями, которые можно извлечь из существующих условий.

Во-вторых это доверенное лицо, у которого хранится немало ценных вещей (деньги, карты, водка, наркотики, а иногда и пара ножей), при обнаружении которых, всю ответственность он должен взять на себя.