Веревочная лестница

Сашка Бардин – зануда вообще-то, но самый добрый из нас. И помнит всех и все. Он единственный звонит пару раз в год, иногда приезжает, и так все эти годы. И не только мне, но многим из нас, а Валерке Филатову возил картошку, чтобы тот с голоду не подох. Денег старался не давать, так как все равно пропьет. От него знаю, что Валерка после встречи со мной у метро сел на год, а когда вышел, все переживал, что не отдал мне пять тонн. И разные страшноватые истории про Валерку: что якобы менты хотят отнять у него квартиру, будто отец Филатея с ними договорился: отдает квартирку, ему – какую-то хибару за городом, а Валерке все равно подыхать. Будто бы менты из местного отделения уже пару раз приезжали и, привязав к стулу, требовали, чтобы подписал нужные бумаги, а когда он не согласился, то оставили в пустой квартире привязанным. Может, и врет наш Филатей или по старой привычке привирает. А ведь какой красивый, стильный был парень – «Марокана ликуёт!».

Больше не знаю, кажется, ничего. Нет, Наташка Касаткина – архитектор. Лет двадцать пять назад слышал, что кто-то встретил толстуху Алку Грунес, так она не только вроде бы стала стройна, как манекенщица, но еще и красавица. Люда Степкина – она еще дружила с Егоровой, милая, с большой грудью, я даже стих написал:

Гляди, у Люды-балаболки

Гуляют груди под футболкой.

Первые годы после школы приезжала к нам с Танькой еще на старую квартиру, то есть лет пятнадцать назад, затем молчок.

А о Чмыревой, Вербицкой, Коле Анисимове – не знаю ничего. Как, впрочем, и о других.

Месяц назад, перед тем как ехать на родительское собрание в школу сына (было полчаса свободного времени), заехал в нашу родную 30-ю. То есть в здание на Среднем, так как «тридцатка» переехала на Шевченко, к «Прибою», уже давно. Машину поставил на стороне «Макдоналдса», со стороны школы места не было. Лучше бы не заезжал. За двадцать восемь лет я был в школе раза два, не более. Последний раз лет пятнадцать назад, а может, и двадцать. Но тогда там все было по-старому – зеленые стены, белые двери со стеклами, закрашенными до двух верхних квадратов, кабинет литературы-2, кабинет физики Шифмана, недавно (читал в какой-то газете) ставшего «учителем года». Походил по коридорам, пестуя в себе ностальгию, и ушел, все-таки разбудив несколько дорогих воспоминаний.

Теперь все было иначе. В здании разместилось какое-то училище – автодело, коммерческий класс, что-то связанное с торговлей: белые стены, белые двери, классы с компьютерами, дети пэтэушного вида в каскетках и т. д.

Вечер встречи

О том, что «тридцатка» отмечает свое столетие, услышал по радио. Юшкова зовет, говорит, иди сюда, о нашей школе что-то; я успел нажать «save» на клавиатуре, так как у нас электричество моргает. Услышал конец, что 21 октября состоится празднование 100-летнего юбилея 30-й школы, на которое приглашаются выпускники, окончившие ее до 1970-го года включительно. Для более поздних выпусков – день встречи 23 октября. Вход по пригласительным билетам, которые нужно заказать предварительно. Билеты получал мой сын в охране школы, вооруженной «калашниковыми».

До самого последнего момента был не уверен, что смогу пойти, в конце концов опоздал, с трудом отыскав новое здание «тридцатки» за кинотеатром «Прибой», – обыкновенный новодел, стандартное школьное сооружение, каких полно в новостройках. У входа столпотворение машин, больше половины – иномарки, внутри – как в тесном театральном вестибюле, если в репертуаре гастрольный спектакль «Современника» или «Таганки». Обилие пожилых лиц, распознать в которых бывших школьников можно только с помощью волшебного рентгена, вместо радиоактивного луча использующего мгновенный эликсир омоложения. И ни одного знакомого лица – ни в коридорах, ни в двух буфетах (в одном только пиво, в другом – коньяк и шампанское), ни в самом актовом зале, где я с трудом нашел жену. Ни ад, ни рай, а чистилище – пробираешься, протискиваешься, оглядываешься по сторонам, жадно выискивая знакомые тени, каждое лицо просвечивая на предмет соответствия координатам тридцатилетней давности, но лица не поддаются расшифровке, потому что они чужие. На всех – гримаса ожидания и приготовленная улыбка изумления, если вдруг окажется, что лысый и пегий дядечка, локтем заехавший в грудь и рассыпавшийся в извинениях, какой-нибудь Вовка пусть не из твоего, но хотя бы из параллельного класса.

Потом, когда со сцены начались выступления учителей, Юшкова, специально надев очки, шепчет: смотри, справа у окна, стоит девчонка из 10⁵. Оглянулся – да, стоит, узнал, такая же девчонка, как я – собачка, здоровая тетеха, семь на восемь, восемь на семь, но лицо – узнаваемо. Я даже послал ей улыбку привета, но она с радостным нетерпением скользнула по мне взглядом и отвернулась, ища хоть кого-нибудь знакомого.