Veritas

Сигетвар пал 9 сентября, вскоре после этого – крепость Дьюла. Настоящая катастрофа. Все глаза устремлены на императора: очень удобная возможность для того, чтобы восторжествовать над турками и вернуть венгерские области, не была использована, огромные суммы денег на обмундирование войск были потрачены впустую, две важные крепости разрушены.

Поскольку турки, очевидно, не хотели продолжать бои, не оставалось ничего иного, кроме как вернуться домой, что вскоре сделали и враги. Кто был виновен в поражении, если не император, который не хотел идти вперед? Раньше его называли Максимилианом Загадочным, теперь, казалось, за тайной скрывалась только неспособность к действиям.

Тем временем мы почти закончили опыт с огнем в maior domus: в большей части дымоходов результат был положительный, ни один не был серьезно закупорен, в дальнейшем нам придется только почистить их. Рассказ продолжался.

Вернувшись в Вену, Максимилиан наконец нарушил молчание. Он решил оправдаться публично – неслыханный поступок для императора. И открыл тайну: когда он осмотрел имеющиеся у него войска в христианском полевом лагере, то выяснил, что Илзунг обманул его – восемьдесят тысяч человек, которые были обещаны ему перед походом, оказались на самом деле не более чем двадцатью пятью тысячами, меньше третьей части того, что было нужно. Да и обмундирование было жалким, ни в коей мере не сопоставимым с тем, каковое было заявлено. Не говоря уже о якобы подкреплениях – ни тени тех войск он не увидел. Двадцать пять тысяч против ста тысяч – это была бы бойня, кроме того, сопряженная с опасностью, что османы, уничтожив христианское войско, устремятся на Вену. Они обнаружили бы город беззащитным и заняли бы его в мгновение ока.

Но были и еще сюрпризы. Унгнад тоже солгал: некоторые османские солдаты, которых взяли в плен императорские войска по пути домой, сообщили, что османское войско вовсе не сильно и вооружено плохо. Среди турок есть множество невооруженных солдат и, в первую очередь, полно юношей, дрожащих от страха перед христианским врагом.

Вот чем объяснялось молчание Максимилиана: Илзунг предал его, Унгнад тоже. Кому же еще он мог доверять?

– Преданный своими собственными людьми, – озадаченно произнес я, совершенно захваченный этой странной историей. Я не обращал внимания на сажу, оседавшую на мне крупными комьями, когда я совал нос внутрь дымоходов, чтобы проверить, сколько мусора придется вывезти. – Но почему?

– Подождите, господин мастер, история на этом не заканчивается, – остановил меня Симонис. – Было еще кое-что, что коварно скрыли от Максимилиана.

Это было важнейшее событие войны. Еще до падения Сигетвара, 5 сентября Сулейман Великолепный, пятидесяти семи лет от роду, страдающий от тяжкой подагры, неожиданно бросил своих на произвол судьбы посреди похода: он умер.

– Умер? И император ничего об этом не узнал?

– Совершенно ничего. И не знал добрых два месяца. И это при том, что Давид Унгнад постоянно мотался от императора к туркам и обратно…

Известие о смерти султана держалось в строжайшей тайне, и Максимилиан узнал об этом только в конце октября. И, если быть точным, скорее это определило его конец, чем падение Сигетвара. Вовремя узнав о смерти султана, христианское войско получило бы преимущество в разгроме врага и, прежде чем враг успел бы оправиться, могло бы нанести точно нацеленный удар, что, вероятнее всего, привело бы к победе. Но информанты Максимилиана молчали. В известность о смерти Сулеймана его поставил чужестранец: посол республики Венеция. Даже в далекий Инсбрук известие пришло на три дня раньше, чем в лагерь императора, который отделяли от османского всего несколько миль.

Сулейман выступил из Константинополя уже будучи смертельно больным; но этого Давид Унгнад тоже не сообщил императору…

– При этом проделка, которую задумывали турки, была не чем иным, как глупой мальчишеской выходкой: они положили в постель Сулеймана старика, который подражал его голосу и отдавал приказы, на самом же деле следовал указаниям министров, – саркастично рассмеялся Симонис.

Грек вошел в раж от этой истории двухсотлетней давности; с выражением лица как у идиота, но с живым умом и горящим сердцем, он возмущался предательством императора, произошедшим в давние времена. Тем не менее он еще не объяснил мне, почему все это произошло и, в первую очередь, какое отношение это все имеет к Месту Без Имени.

– Я так полагаю, – вставил я, – что людей, предавших его, после публичной речи Максимилиана постиг ужасный конец.

– Совсем наоборот, господин мастер, совсем наоборот. Его оправдания просто не были приняты во внимание. Илзунг, Унгнад и их сторонники остались у власти. Все было так, словно император ничего не говорил. Его продолжали обвинять в поражении. Хотя злобные замечания произносили только шепотом, но Максимилиан видел, что они словно отпечатались на лицах его друзей.

– Это невероятно, – сказал я.