Верхний ярус

Она вскакивает на ноги, сбивая на пол стопку книг на прикроватной тумбочке. Но всего один миг, всего один взгляд, и чрезвычайная ситуация превращается в свою противоположность. Ее горло сжимается, а глаза щиплет, как будто воздух полон пыльцы. Она думает: «Как же такое могло случиться сейчас? Мы еще столько книг не прочитали. Мы столько всего хотели сделать вдвоем. Мы только начали понимать друг друга».

У ее ног, на полу, книга «Новые метаморфозы» того же автора, что и «Тайный лес». Она лежала на самом верху стопки книг для чтения вслух, ожидая читателей, которые никогда до нее не доберутся.

У древних греков существовала такая вещь, как «филоксения» — дружба с гостями, — предписывающая заботиться о путешествующих незнакомцах, открывать дверь любому, кто ищет ночлег, ибо человек, проходящий мимо, человек, чей дом где-то далеко, мог оказаться богом. Овидий рассказывает историю о двух бессмертных, которые пришли на Землю инкогнито, чтобы очистить больной мир. Никто не впустил их, кроме одной пожилой пары, Бавкиды и Филемона. И наградой супругам за то, что они открыли дверь чужакам, стала возможность после смерти жить в облике деревьев — дуба и липы, огромных, благодатных и переплетенных между собой. О чем мы заботимся, на то и будем похожи. И то, на что мы похожи, сохранит нашу суть, когда мы перестанем быть собой…

Дороти прикасается к недоуменному лицу мертвеца. Оно уже начало смягчаться, несмотря на трупное окоченение.

— Рэй? — говорит она. — Я скоро.

Не слишком быстро — так, как ей суждено. Однако с точки зрения деревьев пройдет совсем мало времени.

НАСТУПАЕТ ТЕМНОТА. Обитатели парка при Миссии Долорес меняются, как и их цели. Но даже эти ночные посетители предпочитают обходить Мими стороной. Она наклоняется вперед, держит руки на коленях, как две нежные фиги. Голова ее свисает, отягощенная свободой. Перед ней вспыхивают огни. Горизонт превращается в возвышенную аллегорию. Она много раз то погружается в дрему, то просыпается.

Ее левая рука снова принимается за дело, терзает безымянный палец правой. Она похожа на собаку, которая не может перестать грызть собственную лапу. Но на этот раз — победа. Нефритовое кольцо, одолев старческий опухший сустав, покидает палец. Нечто тяжелое, угнездившееся внутри Мими, улетает прочь, и она распахивается настежь. Кладет зеленое кольцо в траву, оно там единственная круглая вещь среди буйных, ветвящихся ростков. Мими опять прислоняется к стволу сосны. Незначительная перемена в атмосфере, во влажности — и ее разум становится чем-то более зеленым. В полночь на склоне холма, высоко в темноте над городом, с сосной вместо дерева Бодхи, на Мими снисходит озарение. Страх страдания, который является ее правом по рождению — неукротимую потребность рулить, — уносит ветром, а на смену ему прилетает что-то другое. Из коры, к которой она прислонилась, доносится гул сообщений. Химические сигналы целеустремленно мчатся по воздуху. Токи поднимаются от корней, впивающихся в почву, и передаются на огромные расстояния через микоризные синапсы, соединенные в сеть размером с планету.

Сигналы говорят: «Хороший ответ стоит того, чтобы раз за разом изобретать его с нуля».

Они говорят: «Воздух — это смесь, которую мы должны изготавливать постоянно».

Они говорят: «Под землей столько же всего, что и на земле».

Они ей говорят: «Не надейся, не отчаивайся, не предсказывай и не удивляйся. Никогда не капитулируй, но разделяй, умножай, преобразуй, соединяй, делай и терпи, ибо впереди у тебя долгий день, именуемый жизнью.

Есть семена, которым нужен огонь. Семена, которые нуждаются в морозе. Семена, которые кто-то должен проглотить, обжечь кислотой в пищеварительном тракте и извергнуть вместе с фекалиями. Семена, которые нужно разбить, прежде чем они прорастут.

Можно путешествовать всюду, просто оставаясь на месте».