Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла

Символом нашей близости теперь стало общее имя: TFNG. Официально не требовалось, чтобы новый набор астронавтов выбирал себе имя. Так выходило само собой. Астронавты «Меркурия» превратились в «Первую семерку» (Original Seven). Набор 1984 года приобрел известность как «Червяки» (Maggots) – они решили обыграть уничижительное выражение, которым награждали новобранцев инструкторы на морских тренировках. Никто никогда не голосовал за подобные названия – они завоевывали свои права на практике. За нами закрепилось сокращение TFNG. В приличном обществе оно расшифровывалось как Thirty-Five New Guys – «35 новичков». Не слишком креативно, правда? На самом деле это была вариация на тему одного нецензурного военного термина. В каждом подразделении вновь прибывшего салагу именовали Fucking New Guy, «новичок хренов». Он оставался FNG до тех пор, пока не появлялся кто-то еще, после чего титул FNG переходил к последнему. Так что публика знала нас как «35 новичков», но мы-то подразумевали, что мы – эти самые «хреновы новички».

Глубоко в сердце Техаса трещал наш костер, и светящиеся искры поднимались к небу. Мы открыли еще несколько бутылок, Брюстер Шоу наигрывал на гитаре мелодию Eagles, и наш разговор, как обычно, вырулил на то, когда нам удастся полететь в космос. Как подростки мечтают о приходе субботнего вечера, мы жаждали чуда, способного приблизить нас к старту. Мы мечтали о невероятных вещах, которые нам предстоят. Мы будем подниматься на полярные орбиты, мы будем летать без фала на персональных реактивных установках. Мы повезем на орбиту каждый научный спутник, каждый военный спутник, каждый связной спутник. Мы будем ловить спутники манипулятором и ремонтировать их на орбите. Да, мы собирались делать все это… Новички хреновы.

Сидя вокруг костра, мы говорили о будущем. Я посмотрел в усеянную звездами ночь и почувствовал себя невероятно счастливым… но лишь на одно мгновение. У меня было достаточно опыта, чтобы знать: на этом пути будут слезы. Некоторые из тех, что сидят сейчас вокруг костра, погибнут, будучи астронавтами. Может быть, и я. Вероятно, на одном из тренировочных самолетов NASA. Вероятно, на шаттле. И вовсе не пленка с записью голосов «Аполлона-1», которую я услышал несколько месяцев назад, навела меня на эти печальные мысли. Просто мне уже приходилось сталкиваться со смертью в полете.

Это было в 1970 году, на Рождество. Мне было 27, я служил в Англии и летал на заднем кресле RF-4C в рамках союзнической программы наблюдения за русской угрозой. В штабе эскадрильи за чашкой кофе мы давали шутливые советы Джиму Хамфри и Тому Карру, которые наносили последние штрихи на карты учебных полетов. Я передал Джиму свои талоны на сигареты – в отличие от него, я не курил. Он поблагодарил меня. Затем они с Томом пошли к самолету, и я в последний раз видел их живыми. Вскоре после взлета их «Фантом» внезапно пикировал и врезался в землю на скорости 650 километров в час, не передав никакого аварийного сигнала. Командир эскадрильи пришел в комнату дежурной смены и сообщил о катастрофе. «К телефонам не подходить», – приказал он и поехал за капелланом, чтобы вместе с ним сообщить о случившемся вдовам.

Я волновался за Донну. Через несколько минут она увидит, как машина из штаба с командиром эскадрона и капелланом подъезжает к дому. В каждой квартире жилого комплекса жила семья летчика, и у нас с Хамфри была общая стена, а входы находились в пяти метрах друг от друга. Я представил себе, как эти двое в форме размышляют перед дорожками, ведущими в дом, и сверяют адрес, прежде чем выбрать одну из них. Я представил себе, как моя Донна и Эрлен Хамфри с ужасом смотрят в окна, пытаясь понять, которая из них только что стала вдовой.

К черту приказ командира, подумал я и схватил трубку. Я набрал номер Донны и сказал: «Произошла катастрофа. Джим Хамфри и Том Карр погибли. Скоро к вам приедет капеллан. Я хотел дать знать, что это не я. Пойди к Эрлен, как только они уедут. Никому больше ничего не говори». Когда я вешал трубку, она всхлипывала. У Эрлен было двое маленьких детей.

Когда командир эскадрона вернулся, он назначил меня сопровождающим и помощником для семьи Джима и попросил съездить на место катастрофы. Это было мутное болото с сильным запахом керосина. При вертикальном падении самолет сделал кратер глубиной метров шесть. Все вокруг было усеяно кусочками алюминиевой обшивки в камуфляжной раскраске. Примерно в 10 метрах от ямы, куда ушел самолет, была вторая, поменьше, – ее оставило тело Тома Карра вместе с катапультным креслом. Том катапультировался, но было уже слишком поздно, и его тело, притянутое ремнями к креслу, врезалось в землю с той же скоростью, что и самолет.