— Точно так же как и тебя, дорогое дитя. — Она подняла руку, как будто собираясь погладить волосы Джейм, но та ускользнула в сторону. — Что-то изменило твоего отца. Несколько событий. И это было одним из первых. Теперь, его кровь бежит в тебе, как и твоем брате. Является ли его заключительное безумие вашим общим наследством? Насколько проще ненавидеть, чем понять, но сможет ли кто-нибудь из вас по-настоящему узнать самого себя, пока не поймёт его? Девчонка, ты осмелишься попытаться?
Ведьма что-то знала о населённой призраками комнате, о куртке лордана, о ночных кошмарах, с которыми встречались лицом к лицу или от которых убегали. О подобных вещах не говорилось за переделами казарм Норф, но и секретами они вряд ли были.
Её чёрные глаза повернулись, чтобы презрительно пробежаться по безмолвным, наблюдающим рандонам.
— А ты, Тентир, что за возвышенная болтовня о чести, когда кровь моего любимого Грешана всё ещё не высохла на ваших руках. Что такое десятилетия для подобной вины? Будьте уверены: он ещё сможет отомстить, и уже скоро.
Она снова повернулась к Джейм и улыбнулась ей почти игриво. — Но сначала, дорогое дитя, я думаю, мне стоит окончить работу Каллистины и ободрать твоё личико.
Её руки изогнулись когтями, а разорванный рот широко раскрылся, затем распахнулся ещё шире, обнажая острые зубы, чтобы кусать, чтобы рвать.
— Спокойно, — пробормотал кто-то. Звучало похоже на Коменданта, но его голос был странно смазан, как будто жужжанием крыльев. — Жди, жди…
Джейм улыбнулась в это жуткое лицо, без юмора, без жалости.
— Я сказала тебе однажды, как Рандир Искусительнице, никогда не касаться меня снова, и теперь, в её форме, ты этого не сможешь. Но я могу коснуться тебя.
Она выпустила коготь и деликатно провела им по лицу женщины ниспадающую кривую, начав ото лба, через переносицу, вниз, до самого края жуткого рта. Кончик её пальца оставил за собой тонкую красную линию.
— Вот. Первая черта клейма раторна. Конечно, когда твой дорогой Грешан проделал это с винохир Бел-Тайри, он использовал обжигающее железо. Так что насчет невиновности, подвигшей тебя сотворить такое?
Она провела вторую красную линию, вверх от ноздри, вокруг острой скулы.
— М
— Знаешь ли, линия б
Затем Джейм услышала что-то, скрытое под её собственным голосом, глубокое искушение, которое было там всё время:
Рандир принялась смеяться, чуть не подавившись остатками своего языка.
— Ох, дитя тьмы. Искушаешь меня говорить, не так ли? Но я старше тебя и сильнее. Как же ты себя выдала! Обманула. Поймала в ловушку. Здесь, перед всеми теми, чьё мнение ценишь больше всего. Давай, режь глубже и докажи мою правоту.
В злорадных, обсидианово-чёрных, пристальных глазах отразились серебряные. Где-то за ними обоими нарастало рассерженное и разочарованное гудение крыльев.
Улыбка Джейм только выросла.
— Да будет так.
Выпустив когти, она обхватила ладонями лицо женщины и поцеловала её в губы.
— Искусительница, жертва ещё б
— Гари, давай!
Пчелиный рой проревел над плечами Джейм, вокруг её головы и устремился вниз, в горло Рандир. Её глаза потрясённо расширились, когда пчёлы внутри неё начали жалить и умирать, а на подходе были ещё и ещё. Они ползли вниз по рукам Джейм, мохнатой, яростной шкуркой, вниз, в этот кипящий рот. Рандир стала давиться и метаться, но не могла коснуться того, кто её держал. Когда она упала, Джейм упала вместе с ней, накрыв её тело, пока оно дергалось и билось под ней в конвульсиях.
— Это твой слуга! — закричала она в эти выкатившиеся глаза, в чужеродное присутствие внутри них. — Будь с ней честна и останься, чтобы почтить её смерть! — Но черные зрачки уже сокращались, так как Ведьма бежала.
Джейм отпустила тело и тяжело осела на пол.
— Будь ты проклята, — пробормотала она, готовая заплакать. — Ведьма, сука[73], червь, проклинаю тебя на изгнание в Серые Земли и пусть там мёртвые творят с тобой, что хотят, целую вечность.
У неё не было никакого желания быть свидетелем этой заключительной, ужасной агонии, но, похоже, кто-то должен был стать им. Наконец, тело замерло, кроме тех мест, где под одеждой ползали умирающие пчёлы, их внутренности были вырваны наружу вместе с их жалами. Затем появилось блестящее мерцание крыльев бабочек падальщиц драгоценная челюсть, которые поспешно облепляли любую беззащитную плоть, которую им только удавалось найти.
Тиммон согнулся у колонны, расставаясь со своим обедом.