Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Оговорка насчет «провокационных слухов» была, конечно, не случайной. Коптелов, как и все советские дипломаты и разведчики, предупреждавшие Москву о гитлеровской агрессии, вынужден был подстраховываться. Категорично высказывать точку зрения, противоречившую мнению Сталина, было опасно, за это можно было поплатиться карьерой и жизнью. Советский правитель убедил себя в том, что Гитлер если и нападет, то не раньше 1942 года, и всех, кто утверждал обратное, зачислял в ряды паникеров и дезинформаторов.

Дипломаты были осведомлены о точке зрения Сталина, которую он не скрывал, в том числе в расчете, что это убедит немцев в его приверженности курсу на взаимодействие с Германией. 13 апреля 1941 года во время проводов на вокзале в Москве министра иностранных дел Японии Ё. Мацуоки (после подписания пакта о нейтралитете с СССР) корреспондент газеты «Франкфуртер цайтунг» Перцген оказался свидетелем разговора Сталина с германским военным атташе. «Сталин спросил его: “Вы немец?” Атташе ответил: “Да”. Тогда Сталин ему дружественно заявил: “Мы будем дружить”. Военный атташе ответил, вытянувшись в струнку: “Я убежден в этом, г. Сталин!”»{536}

Об этом эпизоде Перцген, вернувшись в Берлин, рассказал немецким журналистам и представителю ТАСС Лаврову.

С учетом мнения вождя предупреждения о подготовке Германии к войне отличала вынужденная двойственность. Мол, располагаем такими сведениями, но нельзя исключать, что это «провокационные слухи» или, допустим, дезинформация, которую подбрасывают англичане. Об этом полпредство сообщало в центр со ссылкой на официальные немецкие источники. Например, руководство так называемого Русского комитета, объединявшего немецких промышленников, торговавших с СССР (председатель Ф. Чунке), уверяло, что слухи о нападении Германии распространяют британская Интеллидженс сервис и американская пропаганда{537}.

Но даже с подобными оговорками поступавшие в центр донесения об истинных намерениях гитлеровской Германии должны были заставить задуматься вождя и его ближайшее окружение. С конца 1940 года этими донесениями полпредство буквально забрасывало центр. Они передавались как по шифросвязи, так и дипломатической почтой. Деканозов мог позволить себе то, что не мог позволить Коптелов или другой дипломат, то есть говорить о грядущей агрессии почти открытым текстом. Но и он тем не менее рисковал. Расположение диктатора было непостоянным, все могло в один миг перемениться, и случалось не раз, что он устранял самых приближенных и преданных ему соратников. В. В. Соколов писал, что донесения Деканозова требовали «достаточного мужества»{538}. Даже в тех случаях, когда замнаркома и полпред прикрывался «слухами», которым он будто бы до конца не верил{539}.

С начала 1941 года сообщать в Москву о надвигавшейся угрозе агрессии приходилось все чаще. В марте Деканозов отправил Молотову немецко-русский разговорник, предназначенный для германских солдат. «Есть данные, – писал полпред, – что такими книжечками снабжены все солдаты на германо-русской границе. Книжечка представляет интерес, прошу Вас ознакомиться с ней»{540}. Это было конкретное свидетельство намерений Гитлера. Слова Деканозова свидетельствовали о том, что полпред понимал это и хотел, чтобы Молотов понял тоже. Помощник начальника личной канцелярии наркома Ленский пометил на сопроводительном письме, что «книжечка осталась у Молотова»{541}. Видно, тот внял просьбе полпреда и решил изучить разговорник. Он также ознакомил с ним Сталина, всех членов Политбюро и заместителей главы НКИД. Но последствий это не имело.

Полпредство получало письма от местных жителей, сочувствовавших Советскому Союзу, возможно, уцелевших немецких коммунистов. Так или иначе, они были осведомлены о гитлеровских планах и хотели предостеречь Москву. Обо всех этих предостережениях Деканозов исправно информировал центр.

В декабре 1939 года, когда еще мало что омрачало советско-германскую дружбу, в полпредство явился некий изобретатель, назвавшийся Карлом Вайнертом. Он предлагал передать Советскому Союзу придуманный им аппарат для борьбы с подводными лодками и надводными кораблями. «По его заявлению, – написал в записи беседы советник Тихомиров, – германо-советская дружба это только дружба кажущаяся и сугубо временная и что теперешнее германское правительство, против которого борется рабочий класс, выступит против СССР». Тихомиров расценил посещение Вайнерта как «попытку прощупать нас “изобретениями”»{542}, но спустя год с небольшим прозвучавшее тогда предупреждение уже не воспринималось как совершенно фантастичное.

Вот что полпред доложил в центр 1 апреля 1941 года: