– Как вы сюда попали? – неожиданно почти спокойно спросила Маша.
– Через дверь, – издевательски ответил я.
– Я свое беру, – рявкнула воровка.
– Кстати, – ухмыльнулся я, – думаю, вашей маме было бы удобнее тут. Свежий воздух, хорошее помещение, да и денег на памперсы хватит.
Маша вздрогнула и протянула мне одну пачку.
– Бери и уходи.
– Дешево вы меня покупаете, – покачал я головой.
Девушка быстро вытерла рукой лоб.
– Сколько ты хочешь?
– Мне не нужны деньги.
Маша хихикнула.
– Лады, пошли в спальню, только помойся сначала.
– Вот уж это мне тем более ни к чему, – скривился я, – слава богу, я не нуждаюсь в продажной любви.
– Так че тебе надо? – взъерепенилась Маша. – И ваще, тут частная собственность!
– Ваша?
– Че?
– Особняк кому принадлежит?
– Ну Олеськин!
– Следовательно, вы можете в нем хозяйничать?
Маша вскочила, села на диван, закинула ногу на ногу и прошипела:
– Пошел на… Она моя сестра! Я единственная законная наследница! Имею право на все!
– Через полгода, – пояснил я.
– Че?
– Имущество, оставшееся после умершего владельца, переходит в другие руки через шесть месяцев после смерти хозяина.
– Чегой-то?
– Таков закон, за это время должны отыскаться все наследники.
Машина мордочка вытянулась.
– Какие такие наследники?
– Родственники: муж, сестра, родители, дети.
– Сестра была самая главная! – подскочила девушка.
Я усмехнулся.
– Вы во второй очереди, муж с детьми в первой. А еще возникнут вопросы, откуда у скромной горничной домик и куча денег.
– Че ты хочешь? – устало поинтересовалась Маша.
– Честного ответа на мои вопросы.
– Я мало знаю, – протянула Маша.
– Все же давайте начнем.
– Спрашивай, – кивнула она.
– Кем служила Олеся?
– Горничной.
Меня охватила злость.
– Деточка, если вы решили опять врать, то лучше не надо.
Маша взяла со столика пачку тонких сигарет.
– Да не, правда. Олеська сначала в больницу пошла, там беда! Жуть зеленая, долго даже святой не выдержит. Знаете, как она плакала! Придет домой, на раскладушку ляжет и в голос ревет. Только куда деваться? А потом ее какой-то мужик нанял, денег за хороший уход дал, мать у него в клинике лежала, после операции. Олеська за бабкой лучше чем за родной присматривала, вот ей тот дядька и предложил: «Бросай в госпитале ломаться, иди к нам в домработницы, денег будет столько же, а работы меньше. С одной легче возиться, чем по отделению летать». Ну, она и согласилась. Бабка та потом померла, Олеська в другое место пристроилась. Больше я ничего не знаю.
Я нахмурился.
– Ей-богу! – воскликнула Маша. – Мы хоть и сестры, только Олеська подробности про себя не рассказывала. Ща, выложу все по порядку. Да, она попросила: «Маш, прикинься моей хозяйкой, я телефон дам, если понадобится, ну вроде я у тебя служила, скажешь обо мне хорошее…»
Маша удивилась и спросила:
– Чего, ты с хозяевами поругалась?
– Умер он, – мрачно пояснила сестра, – несчастный случай, с лестницы упал, кто захочет горничную после такой истории нанимать.
– Не ты же его столкнула, – испугалась Маша.
– Другие постарались, – загадочно ответила Олеся, – я только людям помогала, обещали мне хорошую плату, но…
– Обманули! – ахнула Маша.
– Да нет, – отмахнулась Олеся, – отстань! Так ты согласна?
Младшая Беркутова замолчала.
– Говорите, я очень внимательно слушаю, – подбодрил я девушку.
– А на этом все, – промямлила Маша, – я, правда, обещание выполнила, с каким-то мужчиной пообщалась, расхвалила Олеську. Мне не трудно сестре доброе дело сделать, она, кстати, за услугу сапоги мне обещала купить, зимние, на натуральном меху. Но умерла! Ей-богу! Не веришь?
– Машенька, – нежно протянул я, – ну конечно же, вы говорите чистую правду. Осталось выяснить маленькую деталь: чей это дом?
– Теперь мой, – гордо ответила собеседница, – а был Олеськин. И деньги ее! И наследников никаких, кроме меня! Вот так!
– Откуда же у домработницы взялся особняк, – удивился я, – и очень внушительная сумма в сейфе?
Маша заморгала, затем неуверенно ответила:
– Не знаю! Мне Олеська ничего не говорила!
– Но вы приехали сюда, значит, адрес вам был известен.
– Нет!!!
– Деточка, включите логическое мышление! Ну нельзя прикатить неведомо куда. Мы же не в сказке!
Маша прижала руки к груди.
– Это все мое! – с отчаянием произнесла она. – Вальке не достанется! Кто он такой! Чужой человек! А я родная! Олеська такая сволочь была! Сука! Дрянь! Мне ничего! Бросила меня с мамой! В дерьме! А сама! Пусть даже не надеется! Это мой дом! Мой! Мой!
Из глаз девушки хлынули слезы, из уст слова. Я не перебивал Машу, пусть выговорится, выплеснет все накопившиеся обиды, ведь известно, что в навозной куче можно найти жемчужное зерно.
Когда Елена Константиновна, мать сестер, заболела, Олеська сказала Маше:
– На меня не рассчитывай, сидеть с инвалидом я не стану, работу не брошу.
– И че, мне теперь одной с полутрупом пыхтеть? – разозлилась младшая Беркутова. – Устрой маманю в больницу!
– Никто мать не возьмет, – помотала головой Олеся.
– Давай хоть попробуем, – не уступала Маша.