Верховная королева (Туманы Авалона - 2)

- Я уж и не знаю... мне, верно, подумалось, что ты не будешь счастлива с моим сыном. - И вновь забилась в приступе кашля настолько сильного, что казалось, она уже никогда не отдышится.

Но вот кашель утих, и Гвенвифар промолвила:

- Ни слова более, матушка... не позвать ли мне священника?

- К черту всех священников, - отчетливо произнесла Игрейна. - Рядом с собою я их не потерплю - ох, дитя, да не пугайся ты так! - Минуту-другую она лежала неподвижно. - Ты считала меня набожной да благочестивой: еще бы, на закате жизни я удалилась в монастырь! А что еще мне оставалось? Вивиана хотела, чтобы я возвратилась на Авалон, но я не могла забыть, что именно она выдала меня за Горлойса... Здесь, за садовой стеной, высится Тинтагель - точно тюрьма; воистину, мне он и был тюрьмой. Однако это - единственное место, что я могу назвать своим. И кажется мне, что право это я завоевала тем, что здесь вынесла...

Больная вновь надолго умолкла, хватая ртом воздух.

- Ах, если бы только Моргейна приехала ко мне... - наконец выговорила она. - Она же обладает Зрением, ей должно бы знать, что я при смерти...

Гвенвифар видела: в глазах Игрейны стоят слезы. Растирая ледяные руки, что вдруг затвердели, сделались жесткими, точно холодные птичьи когти, молодая женщина мягко проговорила:

- Я уверена, если бы она только знала, она бы непременно приехала, дорогая матушка.

- Не знаю, не знаю... Я отослала ее от себя, отдала в руки Вивианы. Хотя отлично знала, как жестока Вивиана порою и что она использует Моргейну столь же безжалостно, как использовала меня, ради благополучия здешней земли и во имя собственной жажды власти, - прошептала Игрейна. - Я отослала ее прочь, ибо мне казалось, что, если выбирать из двух зол, пусть лучше живет на Авалоне в воле Богини, нежели попадет в руки к чернорясым священникам, которые приучат ее к мысли о том, что она - воплощение порока и греха только потому, что женщина.

Гвенвифар, до глубины души потрясенная, растирала в ладонях ледяные руки больной, подкладывала в ноги горячие кирпичи; однако и ступни тоже сделались холодны как лед. Молодая женщина взялась было массировать и их, но Игрейна сказала, что ничего не чувствует.

Гвенвифар поняла, что должна попытаться еще раз.

- А теперь, на пороге смерти, не хочешь ли побеседовать с кем-нибудь из священников Христа, матушка?

- Я уже сказала тебе: нет, - отозвалась Игрейна, - иначе, спустя все эти годы, пока я молчала, чтобы сохранить мир в доме, я, чего доброго, наконец выложу им все, что на самом деле о них думаю... Я любила Моргейну, оттого и отослала ее к Вивиане, чтобы хотя бы она ускользнула от их власти... - На больную вновь накатил приступ удушья. - Артур, - промолвила она наконец. - Никогда-то он не был моим сыном... он - дитя Утера... лишь надежда наследования, не больше. Я всей душой любила Утера и рожала ему сыновей, потому что для него это так много значило: обзавестись сыном, который пойдет по его стопам. Наш второй сынок... он умер вскорости после того, как перерезали пуповину... его, кажется, я могла бы полюбить сама по себе, так, как я любила Моргейну... Скажи, Гвенвифар, мой сын упрекал ли тебя за то, что ты до сих пор не родила ему наследника?

Гвенвифар опустила голову, чувствуя, как на глазах вскипают жгучие слезы.

- Нет, он всегда был так добр ко мне... ни разу меня не упрекнул. А однажды даже сказал, что не зачал ребенка ни с одной женщиной, хотя знал многих, так что, возможно, вина здесь не моя.

- Если он любит тебя ради тебя самой, так он просто бесценное сокровище среди мужчин, - отозвалась Игрейна, - и если ты сумеешь сделать его счастливым, так тем лучше... Моргейну я любила, ибо кого, кроме нее, могла я любить? Я была совсем юна и так несчастна; ты и представить себе не можешь, как тяжко мне приходилось той зимой, когда я родила ее: одна-одинешенька, вдали от дома, еще совсем девочка... Я боялась, что она будет сущим чудовищем: я ведь весь мир ненавидела, пока ее носила; а она оказалась чудо какая хорошенькая: серьезная, разумная, дитя фэйри, да и только. За всю свою жизнь я любила только ее да Утера... где она, Гвенвифар? Где она, если не хочет приехать к умирающей матери?

- Моргейна наверняка не знает, что ты больна... - сочувственно отозвалась Гвенвифар.

- Но как же Зрение? - воскликнула Игрейна, беспокойно ворочалась. Где же она есть, что не видит: я умираю? Ох, понимала же я, что она в серьезной беде, еще на коронации Артура понимала, и ведь не сказала ни слова, не хотелось мне ничего знать, казалось мне, я испила довольно горя, и ни слова не сказала я, когда она во мне так нуждалась... Гвенвифар, скажи мне правду! Что, Моргейна родила ребенка - неведомо где, в одиночестве, вдали от всех, кто ее любит? Говорила ли она с тобою об этом? Значит, она ненавидит меня, раз не приехала ко мне даже теперь, когда я при смерти, лишь потому, что я не высказала вслух все мои страхи о ней на Артуровой коронации? А, Богиня... я отреклась от Зрения, дабы сохранить мир в доме, ведь Утер был приверженцем Христа... Покажи мне, где мое дитя, моя доченька...