В то время как походные колонны союзных армий в течение ноября среди несказанных, усиленных дурной погодой маршевых затруднений, к которым скоро прибавились продовольственные трудности, поднимались на Косово поле, возникал жгучий вопрос о том, какие меры, независимо от чистой обороны, необходимо было принять против боевых сил Антанты, прибывавших из Галлиполи, Египта и Северной Франции и высаживавшихся в Салониках. Их высадка была в ходу с начала октября. Так как греческое правительство не дало на это своего согласия, то высадка являлась тяжким нарушением международного права, которое отнимало у Антанты даже и призрачное основание продолжать крик о проходе немцев через Бельгию как о неслыханном насилии. Несмотря на это, Греция не осмелилась встретить непрошенных гостей вооруженной силой. В этом случае ее поведение было продиктовано беззащитностью ее открытых берегов и городов от огня англо-французского флота и тем обстоятельством, что греческий народ был бы осужден на голод, если бы страна была лишена подвоза морем. Однако союзники Германии склонялись к тому, чтобы из этой обстановки создать повод считать и Грецию в числе своих врагов. Не без труда удалось вызвать иное направление мыслей в этом вопросе. Оно сводилось к тому, что, хотя по букве международного права Греция и обязана не допускать нарушения нейтралитет, и подобное допущение равносильно нарушению нейтралитета с ее стороны, но выше всех норм международного права стоит обязанность самосохранения, а она заставила Грецию поступить так, как она поступила. Ни Центральные державы, ни Болгария не располагали тогда возможностью оказать Греции какую-либо военную поддержку или помощь в ее продовольственных заботах. То обстоятельство, что удалось побудить греческое правительство занять более благоприятную позицию, было уже достаточным успехом, считаясь с положением страны, ее историей и тем влиянием, которое Антанта безгранично могла оказывать на греческий народ. Германия, конечно, не имела никаких побуждений без явной военной выгоды, но лишь считаясь с грядущими политическими пожеланиями союзников создавать себе еще одного нового врага, да еще такого, одна уже наличность которого могла оказать очень веское влияние на только что начатые операции против Сербии. В конце концов, ни Австро-Венгрия, ни Болгария не могли оспаривать повелительной силы этих доводов. Поэтому было решено и в будущем стараться избегать всего того, что могло бы побудить Грецию перейти в ряды врагов. После того как войска Антанты в горах южнее Струмицы получили от болгар вышеупомянутый афронт (Abfuhr), они приостановили в этом направлении свое наступление. С другой стороны, они двигались вверх по долине Вардара. В середине ноября их передовые части стояли на левом берегу Черны (Карасу) против частей, которые были выделены против них из 2-й болгарской армии. Движения врага выполнялись вяло. Бездеятельность войск заставляла вообще думать, что они далеко неохотно уступают политическому требованию идти в огонь из-за сербских дел.[171]
Однако при дальнейших подкреплениях и при дальнейшем продвижении вперед успех в Сербии мог оказаться под вопросом. Поэтому в первой трети ноября Центральными державами и Болгарией, до сих пор договаривавшимися только относительно общего похода на Сербию, было решено по окончании сербских операций выступить также сообща против Антанты.
Впрочем, с германской стороны признавалось целесообразным установить, что такое решение не должно будет иметь силы, если Антанта решит развить предприятия на Балканах до степени крупной Балканской операции. В этом случае надлежало сначала решить, имеет ли смысл союзникам выполнять наступление или было бы разумнее ограничиться обороной уже занятого.