Верховное командование при этом оставалось, главным образом, в рамках своего понимания сербской операции. Оно считало таковую чисто побочной операцией. Задачи похода достигались предстоящим полным покорением Сербии. Угроза флангу Австро-Венгрии устранялась, дорога на Ближний Восток делалась открытой. Ввиду последнего обстоятельства имелась налицо даже основательная надежда, что неприятель откажется от дальнейших попыток форсировать Дарданеллы. Во всяком случае, с подобными попытками ему теперь уже не приходилось связывать благоприятных ожиданий. С точки зрения общего интереса войны поэтому, вопрос теперь сводился лишь к тому, чтобы закрепить приобретенное. Если бы попутно с этим представлялась возможность нанести Антанте моральный или военный вред, то, конечно, это надлежало бы использовать. Но мысль искать на Балканах исхода войны сама по себе была нездорова. Нужные для этого силы нельзя было брать с главных театров. Для Антанты было легче послать в Македонию целую дивизию, чем для Германии – батальон. Даже если бы и было возможно найти для этого нужные силы, их действительное применение было бы до крайности затруднено природой страны, сложностью восстановления единственной железнодорожной линии и хронической слабой ее пропускной способности. Оставление хотя бы одного немецкого солдата в этих негостеприимных странах на большее время, чем этого безусловно требовала задача, – и именно задача сохранения достигнутого, – допустима была лишь тогда, когда в обмен на это можно было получить выгоду исключительного размера в пользу окончании войны.
При таких воззрениях начальник Генерального штаба попадал в известное противоречие с намерениями союзных высших штабов. Оба придавали большой вес тому, чтобы немецкие части, возможно сильные и возможно долго, оставались на Балканах. Рядом с чисто военными плюсами, которые получились бы для них отсюда, они связывали с этим достижение и некоторых политических целей. Для них было очевидно выгодно, пользуясь присутствием более сильных немецких частей, освободить часть своих войск для специальных целей. Особенно такой уклон заметен был у австро-венгерского главного командования. Еще можно было согласиться, что проведенный ими в январе 1916 года захват Черногории носил в себе военный смысл, в качестве обеспечения фланга, но уже следующее за этим продвижение вперед по средней Албании такового, без сомнения, не имело. А обе операции притягивали к себе силы, которые можно было бы с большей пользой применить в Галиции или на Изонцо.
Такое расхождение во мнениях по основным вопросам ведения войны таило в себе далеко не малую опасность. Она была усилена сухостью отношений, проявившейся с самого начала между Австро-Венгрией и Болгарией. Взаимоотношения не сделались лучшими, когда по сближении обоих войск существующие противоречия начали практически сталкиваться между собою. Болгарское командование тяжело воспринимало склонность, видимо глубоко укоренившуюся в Австро-Венгрии, смотреть на своего союзника на Балканах не как на такового, а скорее как на нижестоящую вспомогательную силу, и по временам так к нему и относиться. Австро-венгерское главное командование со своей стороны горько жаловалось на жадность к территориальным захватам и на притязательность Болгарии. Здесь не место пытаться решить, какая из двух сторон была права. Во всяком случае, неутешительные отношения между обоими союзниками не помогали ведению войны и делали необходимым частое посредничество третьего союзника. Пока еще оно каждый раз оказывалось успешным. Но окажется ли оно своевременным, когда внимание начальника Генерального штаба будет сильнее приковано к другим театрам войны, это оставалось под сомнением.
Принимая это в соображение, начальник Генерального штаба обсудил вопрос, в какой мере было бы целесообразно руководству войны, которое фактически находилось в руках Германии, хотя по форме отражало нормы полного равенства, придать официально признанную и потому обязательную форму. Этим достигалась бы выгода ценного права контроля и безусловного veto. Но приходилось опасаться, что этим ни в коем случае не обеспечивалось более искреннее сотрудничество, а скорее наоборот. К этому присоединялось, что от внешнего возвеличения позиции Германии в союзе можно было ожидать внутри двуединой монархии далеко не благоприятного влияния на авторитет австро-венгерского правительства. Положение было бы другим, если бы подобная организация имела место с начала войны. Введение ее теперь для недоброжелателей, а таковых в Австро-Венгрии было много, знаменовало бы собою акт недоверия. Наконец, считали возможным питать надежду, что пережитый опыт предохранит в будущем от серьезных трений. Вопрос поэтому был обойден начальником Генерального штаба, хотя за него высказались как Болгария, так и Турция.
В остальном ход событий на Балканах вполне подтвердил правильность взгляда верховного командования.