Верлойн

– Ваше величество! Мы вполне здоровы, но скажите – верно ли, что на наше королевство обрушилась какая-то беда? Никто нам толком ничего не объяснил.

– Ах, Гордил, вы же заболели еще до войны! Вы же ничего не знаете!

– Война?! – как один вскричали рыцари.

– Увы, это правда, друзья. Воины Свана вероломно перешли границу, и вот уже четвертый день Гулэр в осаде.

– Вот как? – Еще один рыцарь вышел вперед. – Сир, одно ваше слово, и мы возьмемся за мечи. Не подобает рыцарям Гулэра сидеть сложа руки, когда королевство в опасности! Верно я говорю, друзья?

– Верно! – проревели рыцари.

– Альдан, твой пыл делает тебе честь. – Аварн III улыбнулся. – Но сломя голову никто на врага не нападает. Слушайте все! Рыцарям Гулэра и Роки выделить лучшие покои! Днем мы соберемся на Большой Совет, а вечером я устраиваю пир в честь рыцарей королевства Черных скал, дабы они набрались сил. Проследите, чтобы все жители Гулэра получили дополнительную пищу и вино!

– Да здравствует король! – вскричали рыцари.

* * *

Поздно вечером, когда пир был в самом разгаре, Верлойн вышел на балкон парадного зала и, опершись на мраморные перила, задумчиво посмотрел на город, на темную, едва различимую во мраке, полосу леса и на огни в стане горцев. «Завтра, – думал он, – завтра – битва. Большой Совет закончен, все продумано до мелочей – завтра все решится».

Что-то не давало Верлойну покоя. Был ли это страх перед первой серьезной битвой в его жизни или просто волнение, которое всегда испытываешь перед вратами неизвестного? За спиной раздались шаги. Верлойн повернулся и увидел Алдруда, который, улыбаясь, шел к барону, держа в каждой руке по кубку с вином.

– За завтрашнюю битву, Верлойн! – воскликнул Странник, передавая Верлойну кубок. – Эх, давно же я не рубился как следует!

Алдруд отпил немного вина и украдкой взглянул на барона. Тот, нахмурившись, глядел на темную жидкость в кубке, потом очнулся и отпил вина. Странник поставил кубок на перила и, подняв брови, вновь посмотрел на Верлойна.

– Послушай, малыш, – сказал он. – Мы многое вместе пережили, и я надеюсь на твою откровенность. Не хотел я начинать серьезный разговор, да, видно, придется. У меня это сражение будет девятым, не считая мелких стычек и поединков; я многое видел в этих боях и, в частности, видел, как погибали парни вроде тебя в свою первую битву...

Алдруд замолчал. Верлойн удивленно на него взглянул.

– Правильно ли я тебя понял, Алдруд? Ты хочешь отговорить меня от участия в завтрашней битве?

Странник заметно расслабился – было видно, что он доволен, что эти слова произнес не он.

– Ты сам себе хозяин, – сказал Алдруд, глядя в темноту ночи. – Никто не волен распоряжаться твоей судьбой, кроме тебя самого. И никто не вправе требовать от тебя того, чего ты не хочешь. Так вот, я и хочу узнать – желаешь ли ты биться завтра с горцами?

Верлойн сначала опешил. Потом задумался. А действительно – хочет ли он сражаться за чужой народ, за чужое королевство? Что ему до гулэрцев? У него есть своя миссия, он не обязан воевать за освобождение столицы королевства Черных скал. И, в конце концов, он не рыцарь... Но как объяснить Алдруду, что уже поздно? Поздно что-то менять. Они уже здесь, за стенами Гулэра, их здесь приняли как равных, не сразу, правда, но приняли. Сейчас уже поздно колебаться – надо было это делать до проникновения в Гулэр. А если завтра Верлойн откажется принимать участие в битве, пусть даже из собственных соображений, не сочтут ли его трусом?

– Это мой долг, Алдруд, – с трудом сказал Верлойн.

Он был уверен, что Странник сейчас скажет, что это не долг, а юношеская бравада – мол, я все знаю, все умею, любая битва мне нипочем, у меня есть волшебные доспехи, с которыми мне никакие горцы не страшны.

Но Алдруд лишь качнул головой и сказал:

– Хорошо. Но помни, что я тебе говорил: битва – это не поединок, где соблюдается этикет. Здесь этикета не будет – либо ты, либо тебя. Гулэрцы это прекрасно понимают. Эта вылазка для них будет последней – либо победа, либо смерть или рабство, отступать-то некуда. Насколько я знаю гулэрцев, ярмо рабства – не для них, поэтому я хочу развеять твои возможные иллюзии и сказать правду. Гулэрцы завтра пойдут умирать. Если не случится чуда, битва будет проиграна. Горцев слишком много. Слишком. – Алдруд замолчал, отпил из кубка. – Ты пойми, Верлойн. Не хочу я видеть, как ты погибнешь среди гулэрцев, с которыми тебя ничего не связывает. Они обречены – у них все, что осталось, это надежда на чудо да на собственные руки. Поэтому говорю тебе – решать будешь ты, но коли увидишь, что битва проиграна, скачи на север. И пусть тебя не мучают угрызения совести, ты и так много сделал для черноскальцев.

Верлойн, не глядя на Странника, спросил:

– А ты?

– Что?

– Почему ты будешь завтра биться вместе с гулэрцами, с которыми тебя, как и меня, ничего не связывает? Почему должны биться все мои друзья, а я не должен? И не говори мне, что ты соскучился по настоящему делу, – я знаю, что причина не в этом.

Алдруд странно посмотрел на барона и не ответил. Верлойн уже знал ответ на собственный вопрос.