Вермахт против евреев. Война на уничтожение

Другой офицер, капитан медицинской службы, писал в июне 1941 года из Польши, что «множество евреев, которые носят нарукавные повязки, копошатся в грязи вокруг… По лицам их можно безошибочно узнать и без нарукавных повязок». Несколько иные наблюдения сделал в это же время лейтенант 714-й пехотной дивизии в Банате. Однако и здесь преобладает полное одобрение оккупационной политики, пренебрежение нормами морали и международного права: «Иногда евреи могут вызвать жалость. Они еще суетятся здесь во множестве. Удивительно, что я до сих пор не встретил ни одного еврея по расе. Внешне их здесь нельзя отличить от арийцев. В деревнях этот сброд привлекается к земляным работам. По утрам этот балласт должен вставать в строй и в один голос твердить изречение: «Мы не имеем никакого понятия о могуществе и силе Германии!» Как полагается, не правда ли? Мы еще воспитаем в этой банде дисциплину… Впрочем, мы пользуемся авторитетом и любимы всеми, будь то немцы, венгры, сербы или румыны». Капитан одной из охранных дивизий, расположенных в Польше, рассказывал в июле 1941 года в письме домой, что город «кишит евреями». Евреи не только ремонтируют воинские автомобили, но и заняты ремонтом его квартиры. При этом он не стеснялся упоминать о том, что был готов применить к ним оружие и считал этих людей «злой помесью, грязной и бесцеремонной, как кошачье дерьмо».[408]

В это же время один немецкий лейтенант удивлялся, что в Венгрии «вокруг нас, немцев», «крутится» множество евреев. Называя их сбродом, он убежденно воспроизводил стереотипы нацистской пропаганды: «А в Венгрии (дела обстоят) совершенно наоборот.

Здесь этот народ в известной мере все еще является представителем нации. Они задают тон, потому что у них все деньги. Хотя создали два закона, подобные Нюрнбергским, но все это еще не приносит никакой пользы. Это показалось мне чуждым вчера, когда я в плавательном бассейне обнаружил многих этих еврейских дельцов. Но и Венгрия однажды будет освобождена от них. Как говорят в народе, невестка Хорти – еврейка». А инженер миссии германских сухопутных войск в Румынии, тоже удивлявшийся, что евреи чувствуют себя в этой стране довольно свободно, предлагал научить румын правильно обращаться с евреями, способными «на всякое свинство».[409]

Офицеры и военные чиновники не стеснялись употреблять в своих письмах такие эпитеты, как «еврейские свиньи», «висельники», «всемирная зараза», «подонки», «бич человечества». Им приписывались такие качества, как лень и умение работать только под строжайшим надзором. Некоторые офицеры и военные чиновники хвалились тем, что под своим командованием «поучили» евреев работать «против плутократии и, по иронии судьбы, против мирового еврейства». Евреям (особенно врачам, хирургам) вкупе с большевиками приписывались массовые убийства людей, казни немецких военнопленных, разрушение целых городов. Желтые звезды, нашитые у евреев на груди и спине, офицеры с издевкой называли «Пур ле семит», намекая на одну из высших наград Германии – орден «Пур ле мерит» («За мужество»). Нередко офицеры указывали на сходство внешнего облика и поведения евреев с образами, созданными антисемитской газетой «Der St"urmer». Закономерно, что под влиянием антисемитской пропаганды врач из штаба XVIII горнострелкового корпуса с удивлением писал в октябре 1941 года из Белграда, что в Сербии евреи «выглядят вовсе не по-еврейски, а так же, как и остальные люди».[410]

Так как массовое уничтожение евреев совершалось в условиях группового консенсуса, то любой офицер, который отважился бы критиковать официальную политику в отношении евреев, оказался бы под психологическим давлением своих веривших в фюрера коллег, многие из которых одобряли радикальный антисемитизм нацистов. Такой критик не мог не чувствовать и страха перед возможными последствиями, которыми угрожали карательные органы режима всем «диссидентам». Поэтому несколько искаженной представляется оценка настроений в офицерском корпусе, данная майором Р.-К. фон Герсдорфом из штаба группы армий «Центр» по итогам поездки на фронт в декабре 1941 года: «У меня сложилось впечатление, что расстрелы евреев, пленных и комиссаров почти повсеместно отвергаются офицерским корпусом, расстрелы комиссаров – прежде всего потому, что из-за этого особенно крепнет сопротивление врага. Расстрелы рассматриваются как нарушение чести немецкой армии, в особенности германского офицерского корпуса. В зависимости от темперамента и склонностей собеседников высказывался в более или менее острой форме вопрос об ответственности за это… Во фронтовом офицерском корпусе об этом говорят гораздо больше, чем можно было бы предположить».[411]