Вернадский

По сути дела, Вернадский, как Галилей и Ломоносов, выступил защитником научного метода и философии от религиозных влияний. Он не считал диалектический материализм — как форму широкого синтеза знаний — наукой всех наук. По его мнению, философия и наука — равноправные партнеры, способные к творческому взаимодействию.

Понимал ли это Деборин? Пожалуй, да. Почему же он отстаивал «научность» философии и ее примат над науками? Здесь следует уточнить: Деборин имел в виду лишь одно марксистско-ленинское учение.

Ответов можно предложить несколько, и они взаимно дополняют друг друга. Борьба за власть отдельных группировок. Личные амбипии. Привычка к отношениям господства — подчинения. Стремление подавить ростки свободомыслия. Унижение достоинства выдающегося учёного в назидание другим. Плохое понимание специфики научной работы и научного метода.

Ненависть догматика к инакомыслящим. Зависть посредственного философа к ученому и мыслителю с мировым именем…

Для людей деборинского типа философские идеи отступают на второй план в угоду политическим требованиям момента, тактическим приемам в борьбе за власть или ее удержание. Ученый оценивается не по его идеям и трудам, а по его отношению к господствующей идеологии.

Нечто подобное происходило и в позднем европейском Средневековье. Тогда религия боролась не только за отдельные догмы Священного Писания, но и за цельность мировоззрения, в котором человек занимал центральное место в Мироздании. Шла борьба за духовное и политическое господство, а также связанные с этим экономические выгоды.

Церковная бюрократическая система стремилась к абсолютной власти над личностью — над душами, кошельками, идеями. И нетерпимость, ненависть, жестокость, с которыми вели свою борьбу могущественные сторонники господствующей религии, определялись не столько их идейным фанатизмом, но прежде всего ходом политической игры, экономическими факторами, боязнью верхушки церковной иерархии утратить свои привилегии.

Религиозная идеология претендовала на роль важнейшей духовной опоры общества. После войн Реформации и Контрреформации, после костров инквизиции, жесточайшей церковной цензуры науке удалось вырваться из тисков религиозного мировоззрения и занять достойное место в общественной жизни. Только тогда многие страны стали на путь бурного научно-технического прогресса.

Ограничения свободы научных исканий и сомнений резко снижают творческую активность ученых и эффективность их работы, содействуют отбору и возвышению из их среды «наиболее приспособленных» к существующим ограничениям. Подлинные искатели истины, стремящиеся выяснить правду о природе и человеке, не могут смириться с подобными явлениями. К таким ученым относился Вернадский.

Выступая против тех, кто хотел сдержать свободное течение научной мысли, Владимир Иванович не преследовал личных целей. Свой ответ он прислал из Праги. Он мог продолжить исследования в Западной Европе. Но понимал свою ответственность перед Родиной.

Вернадский надеялся, что в СССР найдутся люди, которые прислушаются к его словам: «В стране, где научная мысль и научная работа должны играть основную роль, ибо с их ростом и развитием должны были бы быть связаны основные интересы жизни, ученые должны быть избавлены от опеки со стороны представителей философии. Это требует польза дела, государственное благо».

Нашло ли это предупреждение понимание «наверху»? Пожалуй. Ведь в последующие годы Вернадский был избавлен от «опеки» и продолжал плодотворно трудиться. Для оформления заграничной командировки он в 1932 году написал заявление В. М. Молотову. Ходатайство рассматривали в особом порядке и разрешение не дали. Он обратился с письмом к Сталину и заручился поддержкой Луначарского. Позже записал в дневнике:

«Мне кажется, с 1930 г. в партийной среде впервые осознали силу Сталина — он становится диктатором. Разговор со Сталиным произвёл тогда на Луначарского большое впечатление, которое он не скрывал».

Снова в Москве

В 1934 году решением Советского правительства основные научные учреждения АН СССР переводились в Москву. Учёные сочли это признанием важного государственного значения научных исследований. По словам президента Академии наук А. П. Карпинского: «Это… вытекает из самого существа Советской власти, относящейся к науке как к своему непосредственному помощнику и сотруднику в строительстве новой жизни».

Вернадский писал: «Перенос Академии в Москву должен явиться не простым переселением… из одной столицы в другую, а развертыванием по новому и широкому плану научной организации Академии, концентрирующей научную мысль и научную моттть Союза. Вопрос идёт о создании новой, небывалой ещё в истории человечества формы научной государственной организации, используя для этого исторически сложившуюся Всесоюзную Академию наук».