Жизнью подчас трагической. В 1903 году в Петербурге умер любимый учитель Василий Васильевич Докучаев. Вернадский посвящает его памяти большую статью22.
Докучаев принадлежал к людям, про которых говорят, что они сделали себя сами. Сын священника из провинции, он тяжелейшим трудом пробился к вершинам знания и создал две новые науки: учение о зонах природы и почвоведение как дисциплину синтетическую. Наука для него не была книжным и отвлеченным знанием, а существовала неразрывно с деятельностью, с освоением природы страны. Потому влияние его живо до сих пор.
Но как многих людей, не получивших в детстве навыков дисциплины и регулярного умственного труда, его губила та же неуемная энергия, не закованная в правила. Вернадский недаром называл его «русским самородком». Огромный талант, своеобразие и стихийность. Докучаев был резок, шел напролом, постоянно ощущая препятствия своей деятельности. К сожалению, не избежал он и весьма распространенной русской болезни. 22 апреля 1900 года Вернадский записывает в дневнике: «В последнем заседании общества испытателей природы Докучаев произвел потрясающее действие. Он пришел нетрезвый и говорил, как всегда, грубо, прямо и искренне. Вследствие этого нарушил все рамки и совершенно вспугнул мертвую и затхлую атмосферу бюрократически приличного общества Испытателей Природы… [Земская] управа единогласно решила ему выдать 150000 р. на возобновление исследований»23.
Вряд ли эти средства Докучаев успел освоить. Удары судьбы и болезни, в конце концов, сломили его. После смерти в 1897 году любимой жены он стал быстро угасать.
Тридцатого марта 1901 года от Василия Васильевича пришло письмо, заставившее Вернадского содрогнуться: «Мое здоровье всю прошлую зиму продолжало упорно ухудшаться, и в настоящее время я представляю из себя совершенную развалину. Меня особенно мучает сильное ослабление памяти, зрения, слуха, обоняния и вкуса, т. е. решительно всех органов чувств. Чем все это кончится, страшно подумать, дорогой, навек незабвенный для меня, Владимир Иванович. Еще раз простите, а вероятно и прощайте, бесконечно дорогой и святой Владимир Иванович…»24
Глава восьмая
«Я НЕ МОГУ УЙТИ В ОДНУ НАУКУ»
На рубеже веков противостояние общества и власти становится уже нестерпимым. Вернадский держит руку на пульсе событий, постоянно анализирует состояние общественных и государственных реалий.
«Жизнь все-таки идет своей чередой. Несмотря на реакцию, на стеснения, которым подвергается общество, — чувствуется, что оно крепнет и в теснящих его рамках вырабатывает себе условия жизни. Тесные рамки не прочны и быстро падут в благоприятный момент.
Действительно, рамки жизни рушатся — рамки общественной жизни. Политическая роль земств постепенно сглаживается, и сама идея самоуправления оказывается несовместимой с государственной бюрократической машиной. Оно и понятно, т. к. ясно проникло в огромные слои русской жизни сознание необходимости политической свободы и возможности достигнуть ее путем развития самоуправления. Вероятно, земство должно быть уничтожено, т. к. при таком общественном сознании и настроении не может быть достигнуто устойчивое равновесие: или самоуправление должно расширяться, или постепенно гибнуть в столкновении с бюрократией»1.
Так Вернадский писал 3 ноября 1900 года. И действительно, до падения рамок, до исполнения их юношеской мечты — обретения свободы — оставалось пять лет, а до уничтожения земства — 17.
Верное своей клятве,