Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

Из разговора с Сергеем [Ольденбургом] выясняется страх многих. Академики-математики удрали или удирают: Стеклов считает, что его деятельность может считаться военной (!) и потому он д[олжен] быть эвакуирован, Марков и Ляпунов уже уехали. В общем, характеры все очень мелкие19.

Люб[опытная] статья Кольцова в «Природе» о жив[ом] вещ[естве].

11.Х.[1]917

С Радловым о реформе «ЖМНП». Сохранение ученого журнала; выделение официальн[ого] и педагогич[еского]. Для этого особая комиссия.

Лазареву обещал статью о микрокосм[ических] смесях 21.Невольно мысль бродит в этих вопросах. Нужен эксперимент?

Написал отзыв о С. М. Курбатове.

Разговор с Малининым (Ив.Мих.) об одесских делах. В унив[ерситете] опять Щепкин с Акад[емическим] союзом – идет личная борьба на фоне великого. В общем унив[ерситет] растет, а не падает. — Украинское движение не имеет заметн[ого] выражения и никакой силы.

Салазкин рассказывал про заседание Врем[енного] правительства] в связи с докладом Терещенко. Ясно видно влияние тех сведений о плохом состоянии врагов, которые проникают к нам этим путем. М[ожет] б[ыть], правильна постановка на обсуждение вопроса о мире.

Сегодня телеграмма о Юрьеве в связи с эвакуацией унив[ерситета] и Ветер[инарного] инст[итута]. От Грабаря телегр[амма], что он не мог попасть в поезд, захваченный солдатами. Очевидно, паника. Ко мне ворвалась пожилая дама – г-жа Зак – которая от имени Яроцкого и др. предупреждает, что эстонцы хотят сохранить Юрьев[ский] унив[ерситет] и инст[итут] и действуют на воен[ные| власти, что тут предательство. Я ей объяснял, что мы это слышали, но что она должна обратиться к воен[ным] властям или Керенскому, что эвакуацией распоряжается не М. Н. П. От Черемисо на наш запрос телеграмма: унив[ерситету] и инст[итуту] опасности нет.

Сегодня был Гревс. С ним сговорились о педагогич[еской] комиссии. Выработали состав лиц. Иван говорит, как тяжело подумать, что при эвакуации все это будет разрушено и так хорошо слагавшаяся работа по высшей школе.

Был Я. Я. Гуревич, принес мне записку о единой школе – в связи с моими возражениями в заседании раньше. С ним дружелюбный разговор. Примет участие в обсуждении вопроса о «ЖМНП». Очень рекомендует Малиновского. М[ожет] б[ыть], он может быть редактором.

Василенко согласился выступить в Учр[едительном] Собр[ании] от кооператоров. Говорит об уходе в конце месяца – но я его отговаривал. Он сам признает, что работает здесь сейчас не напрасно.

Вернулась Панина. Марфино для М. Н. Пр. В Москве настроение ухудшается с точки зрения роста элементарного разбоя.

Был Д. А. Золотарев. С ним и Половцевым доклад о деятельности ком[иссии] в[ысшей] шк[олы] .

Заседание Академии. Неприятная трусость математиков (Стеклова). После заседания выработался проект Ломонос[овского] комитета22. Вернулись к старой, более авторитарной конструкции. Революция научила.

Письмо М. А. Мензбиру. Готовился к сегодняшнему заседанию.

Был и обедал А.П. Левицкий. С ним интересный разговор об опытном деле. Выяснилась сложность отношений внутри областных опытных станций благодаря отсутствию руководящего в них центра. Ошибка Винера: все отделы равноценны, и директором мог быть заведующий менее важным (напр[имер], фитопатолог[ии]). Для меня не ясно, не д[олжно] ли быть специализации? В сущности все, кроме Моск[вы], являются губернскими. Ясно, что надо эту сеть поддержать и продолжить ее дальше: Сибирь, Север России. Организация центр[ального] завед[ования] при Ученом ком[итете] для меня не ясна. Необходимо широко поставленное центральное бюро об организации этого дела во всем мире23.

Вечером Малый Совет мин[истров]. После него ко мне подошел тов[арищ] м[инистра] п[утей] с[ообщения] Константинов и спросил меня про судьбу Саши Ребиндера. Жив ли он? И перенесся я сразу в далекое, далекое прошлое. Какое-то странное чувство шока. Погребенное в глубине души, весьма, казалось, забытое, далекое прошлое, с которым нисколько не сталкиваешься. Виктория Ив. [Ребиндер], генерал Пастухов, моя мать, Орест и Эдуард Веймары – кто их сейчас реально помнит? Орлов, товарищ Лели, и Саша Реб[индер], всегда бывал у В[иктории] И[вановны], и сам он, по-видимому, до встречи со мной мало вспоминал это отдаленное пережитое. Не знал, что Саша давно, много лет умер. А я даже не знаю, где его семья...24

Вечером для отдыха читал неинтересные итальянские романы.

12.Х

Как люди меняются – правеют Левицкий, Рачковский! Начинает иметь успех «Общее дело».

Всегда боялся, что социализм дает дисциплину казармы. А кругом? Разве только внутри – но и внутри у них рознь и грызня.

Утром Рачковский – с ним о Баклунде и неприятной истории с заявками в научной командировке АН. Позже зашел Ферсман: разговор о Москве. Опять там всюду личные счеты. Вульф – Самойлов и т.д.26 В Москве идет огромная культурная работа и масса всяких научн[ых] начинаний. Выходят книги, о которых мы здесь не знали. С ним о делах Комиссии пр[оизводительных] сил. Северное совещание. Никольский, Малявкин, Бражников. Клюге. Для лесов переговорить с Фалеевым?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное