Верная Рука

Кто бы мог дать мне волшебное перо, из которого можно извлечь самые точные и выразительные слова для описания проникающих в человеческую душу впечатлений от предпринятой нами ночной поездки по пустыне. От сверкающих звезд небосвода к душе и сознанию нисходит одобрение: да, ты избрал единственно правильную долю, и ее у тебя никому не отобрать! Однако утерявший своего Бога едет только через пески и пески и опять по пескам; он не замечает ничего, кроме песка; он слышит часами его шуршание под копытами своей лошади, и перед ним все вновь и вновь расстилается печальная пустынная глушь, в которой нет ничего, кроме песка. Вот так же точно и в пустой глубине его существа царствует суровая пустыня, безнадежный, мертвый песок, не дающий прорасти ни стебельку, ни корешку жизни. Такому несчастному ничего не остается делать, ничего другого, кроме как молиться Богу.

Неужели это правда? И ему остается только молиться?

Я не заметил, что давно уже скачу впереди своего отряда, опустив поводья и тихо, безмолвно обращаясь в молитвах к Богу. Внезапно голос Олд Уоббла вернул меня к реальности:

— Сэр, что с вами? Неужели вы молитесь?

Слова его прозвучали иронично, и я не ответил на этот вызов.

— Возьмите поводья! — продолжал он. — Если при таком галопе ваша лошадь остановится, вы рискуете сломать себе шею!

У меня появилось такое чувство, как будто после долгой жажды у меня вырывают только что полученную чашу с водой, чтобы налить туда горчайшего сока алоэ.

— Что вам до моей шеи! — ответил я сердито.

— Вообще-то ничего, это верно; но, поскольку мы все здесь зависим друг от друга, мне совсем не безразлично, что вы в любое мгновение можете сломать себе шею.

— Не беспокойтесь обо мне; я ее не сломаю!

— Это вполне могло случиться. При таком лихом и быстром галопе поводья обычно не кладут на шею лошади!

— Уж не хотите ли вы поучить меня верховой езде?

— Нисколько, я знаю, что вы не нуждаетесь в учителе. Но я никогда еще не видел, что всадник скачет, сложив руки, как будто под ним не конь, а стул, на котором молятся или жалуются. Вот что было с вами, мистер Шеттерхэнд.

— Стул, на котором молятся или жалуются? Как вы пришли к такому обобщению?

— Таково мое мнение, сэр.

— Так, значит, молитва и жалоба для вас одно и то же?

— Да!

— Послушайте, шутка не слишком вам удалась.

— Шутка? Что вы, я серьезно говорю.

— Не может быть! Разве найдется на свете человек, который не может не отличить молитву от жалобы и причитания?

— Я — такой человек!

Тогда я резко повернулся к нему и спросил:

— А вы что, часто и подолгу молитесь?

— Нет.

— Ну хотя бы иногда вы делали это?

— Тоже нет.

— Вообще никогда?

— Никогда! — И он с гордостью кивнул головой.

— О Боже, не верю!

— Мне все равно, верите вы или нет, но я еще никогда не молился.

— Но в молодости, когда были ребенком?

— Тоже нет.

— Разве у вас не было отца, который рассказывал вам о Боге?

— Нет.

— И матери не было, которая складывала бы вам руки для молитвы?

— Не было.

— Сестры тоже не было, которая бы научила вас хотя бы коротенькой детской молитве?

— Не было.

— Очень печально, бесконечно горько! На Божьей земле, оказывается, есть человек, который прожил более девяноста лет и за столь долгое время ни одного разу не помолился! Тысячи людей могли бы меня уверять в этом, но я бы никогда им не поверил. Нет, я не могу в это поверить, сэр.

— Ну, если я вам говорю об этом, можете не сомневаться в верности моих слов.

— Я не могу не сомневаться!

— Но я-то, как видите, спокоен. Не понимаю, зачем вам так волноваться из-за того, что по существу, не имеет никакого значения?

— Не имеет значения? Неужели для вас это действительно так, мистер Каттер?

— Абсолютно!

— Ужасно!

— Хау! Не думал я, что вы такой святоша!

— Святоша? Я вовсе не святоша, если вы имеете в виду то, что под этим словом понимают неверующие.

— Я подразумеваю как раз то самое. А разве я неверующий? Хм!

— Именно. Вы ведь считаете себя независимым от воли Бога!

— Послушайте, не сердитесь так, мистер Шеттерхэнд! Я же джентльмен. И я всегда делаю то, что считаю правильным, а кроме того, не хочу, чтобы меня считали безбожником!

— Но мне так кажется!

— Значит, вы действительно не шутите?

— Нет. Вы всегда делали только то, что сами считали правильным. Значит, вы всегда были своим собственным законодателем и судьей. А разве нет таких законов, которые стояли бы над вашим своеволием?

— Хм! Пожалуй, законы Соединенных Штатов, по которым я живу.

— И больше никаких?

— Нет.

— А разве нет этических, религиозных, божеских законов?

— Для меня нет. Я родился — это факт. И таким, какой я есть, — это второй факт. Другим я быть не могу — это третий факт. Значит, я совершенно не виноват в том, каков я есть и что я делаю, — это главный факт. Все прочее — вздор и нелепость.

— Послушайте, мистер Каттер, ваша логика хромает на обе ноги!

— Пусть она хромает, сэр! Я вошел в жизнь, не спросив разрешения, и, черт меня возьми, если я с этого света стал бы спрашивать у кого-нибудь на это разрешения! Мне для этого не нужны ни религия, ни Бог.