Он опустил голову и долго молчал.
— Вас что, как-то задело упоминание о высшем существе наряду с обычным смертным, который едет бок о бок с вами? — спросил я наконец, потому что он продолжал молчать.
— Нет, я понимаю, почему вы так сказали. Значит, Бог есть?
— Да. И он говорит нам: кто держит глаза и уши свои открытыми, тот поймет то, что я теперь говорю.
— А вы?
— Это голос моего сердца.
— Вы говорите это так спокойно и просто, а в то же время голос ваш звучит как музыка… Ах, если бы Бог помог и моему сердцу так же заговорить!
— Молите об этом Бога, и он отзовется!
— Раньше он был как-то ближе и живее для меня; а потом он умер в моей душе!
Это прозвучало очень грустно.
— Вы когда-то тоже были верующим, мистер Шурхэнд?
— Да.
— А потом утеряли веру?
— Полностью. Но кто сможет мне ее вернуть?!
— Кто-нибудь, кто считает сердечные порывы такими же целительными, как источник ключевой целебной воды, и тот, кто скажет: «Я — дорога, истина и жизнь!» Вы жаждете и ищете эту истину, сэр; ни размышления, ни учение не помогут вам; однако не теряйте надежды, однажды она совсем неожиданно, но обязательно войдет в вашу душу, как однажды в одной южной стране небесная звезда показала путь в Вифлеем 42
. Ваш Вифлеем находится совсем недалеко отсюда, во всяком случае, я на это надеюсь!Он протянул мне опять руку и попросил:
— Помогите мне в этом, мистер Шеттерхэнд!
— Я слишком слаб для этого; истинную помощь может дать только Бог. Какие-то темные силы отобрали у вас то высокое и святое, что есть у каждого человека.
— Да, в моей жизни были события, которые лишили меня всего, даже веры. Бог, который и есть любовь, добро, справедливость, не мог сделать этого; это произошло, вероятно, не по его воле.
— Это ложное заключение.
— Нет!
— Однако! Вы говорите только о добре, любви и справедливости. Я не знаю, что произошло, и не хочу об этом спрашивать; однако скажите мне только, мистер Шурхэнд: вы, случайно, не мните себя Богом?
— Нет.
— Но мне показалось, что вы так думаете!
— Почему же?
— Потому что вы, по-моему, пытаетесь спорить с Богом и поправлять его; такое могут делать только равные ему.
— Уфф! — произнес он еле слышно. Похоже, моя логика убеждала его.
— Да, — продолжил я, — я обвиняю вас в грехе гордыни, Господа Бога вы подвели под свой суд, вы, всего лишь горсточка праха! Подумайте только: какая-то букашка смеет тащить в свою жалкую норку орла из поднебесья, чтобы судить его! Это сравнение еще слабо показывает дистанцию между Богом и вами. Вы беретесь критиковать книги Священного писания, а пытались ли вы когда-нибудь постичь их смысл? Разве вы не можете по вашей воле превращать в благо то, что вас удручает? Разве не мог Он то происшествие, которое вашим слабым, близоруким глазам показалось несчастьем, привести к такому концу, при котором вы превратились бы в прах? Может ли ребенок, получив порку от своего отца, сказать: «Ну-ка иди сюда и оправдайся теперь передо мной»?
— Я… не заслужил… это наказание, — отвечал он нерешительно, как будто не договаривая что-то.