— Этого мы тоже не скажем. В свою очередь, я тебя хочу спросить, где Большой Шиба с его пятьюдесятью команчами?
— Уфф! Большой Шиба! Этого мы не знаем!
— Зато я знаю.
— Где?
— Во всяком случае, довольно далеко отсюда. Вы думали, что следуете за ним, однако это было не так.
— Но как это получилось?
— Вы рядовые воины, а мы — вожди, которые говорят только с вождями. Нам не подобает отвечать на ваши вопросы, однако я все же расскажу вам кое-что для того, чтобы вы передали это Вупа-Умуги.
— Мы ему это скажем.
— Два дня вы шли по кольям, которые, как вы думали, ставил Большой Шиба, указывая вам дорогу. Но это не он, а Виннету воткнул их в песок, чтобы обмануть вас.
— Уфф! Это правда?
— Олд Шеттерхэнд всегда говорит правду. Большой Шиба никак не мог указывать вам путь, потому что был в плену у нас. И Нале Масиуф попал в плен со всеми своими воинами. А потом мы передали их белым всадникам, которых предупредили об опасности, грозившей им также с вашей стороны. Это все, что вы должны сказать Вупа-Умуги.
Он с ужасом посмотрел на меня и воскликнул:
— Вупа-Умуги не поверит этому!
— Поверит или нет, не имеет никакого значения, потому что это правда.
— Мы знаем, что Олд Шеттерхэнд всегда говорит правду, но то, что он сейчас сказал, не для наших ушей. Может быть, он сам скажет все это нашему вождю?
— Я готов сделать это.
— Тогда мы вернемся к Вупа-Умуги и передадим ему это.
— Хорошо! Мы останемся здесь и будем ждать, пока он придет.
Они ушли, а мы сели на землю. Когда они добрались до своих товарищей, то по возникшему переполоху мы поняли, какое впечатление произвели сведения, принесенные их делегацией на переговорах. Все всадники соскочили со своих лошадей. Спустя немного времени один из них направился к нам, но это был не Вупа-Умуги, а снова тот, кто вел с нами переговоры. Подойдя к нам, он произнес:
— Вождь команчей услышал ваши слова, но не хочет в них верить. Он хотел бы услышать их от вас самих.
— Он их услышит. Почему он не пришел?
— Олд Шеттерхэнд и Виннету, вождь апачей, пришли вместе. Вупа-Умуги не хочет быть один против двоих.
— Хорошо, пусть будет двое на двое. Он может взять кого-нибудь с собой.
— С ним будет Апаначка, второй вождь найини.
— Не имеем ничего против.
— Олд Шеттерхэнд и Виннету имеют при себе оружие. Вупа-Умуги и Апаначка могут тоже взять оружие?
— Согласны.
— Следует ли им чего-нибудь опасаться?
— Нет.
— Они смогут вернуться к своим воинам после того, как поговорят с вами?
— Разумеется.
— Мы поверим в это, если Виннету и Олд Шеттерхэнд дадут нам слово.
— Я обещаю это. Хуг! — ответил Виннету.
— А я уже давал такое обещание и не считаю нужным его повторять, — объяснил я. — Запомните: если Олд Шеттерхэнд пообещал что-то, это равносильно клятве. Так что зря Вупа-Умуги и Апаначка испугались!
— Храбрее и мужественнее их нет воинов в племени команчей! Почему Олд Шеттерхэнд обижает их?
— Потому, что ты спросил, смогут ли они вернуться назад.
— Но этот вопрос задают всегда, когда вражеские воины встречаются перед готовыми к бою отрядами для переговоров.
— Мы задали этот вопрос?
— Нет.
— Оглянись назад и посмотри перед собой. Там стоят команчи, здесь — апачи, мы находимся точно посередине. Значит, никто из встретившихся тут сторон не имеет преимущества перед другой. В том случае, если Вупа-Умуги и Апаначка замыслили какую-то каверзу по отношению к Олд Шурхэнду и мне, они должны отдавать себе отчет в том, что подвергают себя точно такой же опасности, которая грозила бы нам, если бы мы захотели их обмануть. Поэтому мы и не стали задавать вам вопросов относительно нашей безопасности. Ты же потребовал от нас обещания, что вы сможете вернуться обратно. Так кто из нас мужчина и кто трус? Вупа-Умуги приказал тебе спросить нас об условии возвращения?
— Да.
— Тогда скажи ему, чтобы он приходил! Мы сдержим данное слово, кроме того, мы считаем ниже своего достоинства нападать на команча, который, задавая такие вопросы, выказывает отсутствие мужества.
Он ушел.
— Мой брат говорил очень хорошо, — похвалил меня Виннету.
Меня очень интересовал Апаначка, второй вождь найини-команчей, он, судя по имени, которое означает «удачливый человек», должен быть личностью незаурядной.
И они явились. Оба держались так, словно нисколько не сомневались в прочности своего положения. Я догадался, что это показное: они хотели произвести на нас впечатление людей, которые не привыкли просить и вообще как-либо от кого-либо зависеть. Не говоря ни слова, они сели напротив нас, положив на колени ружья, и уставились в пространство неподвижными холодными глазами. Эти «бесстрастные» маски вместо лиц, несмотря на всю серьезность ситуации, смешили меня. Я представлял себе Апаначку более зрелым человеком, но он был еще очень юн, и, должен признаться, если исключить Виннету, который был просто выше всевозможных сравнений, мне до сих пор не приходилось видеть более красивого индейца.