Вернейские грачи

Подбежавший командир охранников сообщил, что у моста произошла серьезная стычка рабочих с охранниками. Молодые рабочие атаковали стоявшие поперек дороги грузовики и забросали их камнями. Охранники отогнали рабочих, заставили их отступить, но те вернулись с новым запасом камней. Пришлось послать охранников в наступление, и теперь есть несколько раненых с той и другой стороны.

— Рабочие очень обозлились на солдат, — доложил командир. — Они кричат, будто охранники лезут в драку потому, что за это им полагается особое вознаграждение. — Он уже охрип от крика, от команды, лицо его пылало. — Сейчас они подходят сюда. Говорят, в гостинице перебиты стекла. А там ведь стоят американцы. Стрелять в случае необходимости? Арестовывать?

Ренар был в нерешительности. Если отдать приказ очистить улицы города от демонстрантов, могут произойти и более серьезные столкновения. Если же дать им свободно разгуливать по улицам, бить стекла и нападать на американцев, произойдут большие дипломатические осложнения, префекту нагорит от министерства внутренних дел, его вообще могут уволить. Он махнул рукой: действуйте!

Из машин высыпали полицейские и охранники. На головы поющих людей обрушиваются кулаки, дубинки. В первых рядах начинается свалка. Полицейских встречают тоже в кулаки. Заводские парни — все как на подбор: высокие, сильные — схватываются с группой охранников. Нет, их не запугать дубинками, они все равно добьются своего!

Полицейские врезаются в гущу народа, выхватывают из рядов то одного, то другого, волокут за собой. Но уже спешат на помощь товарищам пять, десять, пятьдесят человек, отбивают у полиции друзей, не дают их в обиду. Гремит, наступает «Марсельеза». Полицейские кидают в толпу слезоточивые бомбы. Бомбы разрываются. Слезы застилают глаза людей, мучительный кашель раздирает легкие. Мужчины бросаются вперед, оттесняют нападающих. Полицейские машины опрокинуты, точно игрушечные.

— Действуйте же, действуйте, черт вас возьми! — кричит командиру охранников Ренар.

Из боковых улиц, с площадей вливаются все новые и новые колонны. «Партизанская песня» заглушает выкрики охранников. Идут женщины, идут дети. «Мы добьемся мира!», «Долой предателей!»

— Огонь! — ошалело кричит командир охранников.

И вдруг наступает тишина. На секунду становятся слышны звуки мирного летнего дня: не то щебет птицы, не то скрип колеса. Сквозь пыль и запах бензина пробивается жар солнца.

Но сейчас же воющий стон рвет воздух. Бьется, захлебывается женщина: «Они будут стрелять! Слышите, они кричат: „Огонь!“»

Сухо, дробно, как-то аккуратно раздаются выстрелы: залп, потом второй, третий, потом вразбивку. Один за другим падают люди.

— Какая подлость! Какая подлость! Стрелять в безоружных! — кричит девочка в пестром платье и красных сандалетах. Она прорывается вперед, она колотит в грудь полицейского, который бьет дубинкой наотмашь старого человека в железнодорожном кепи. Кепи сваливается с седой окровавленной головы. Кругом свистят пули.

— Возьмите эту бешеную! Заберите ее! — ревет полицейский, стараясь оторвать вцепившуюся в него Клэр.

Он бьет девочку по тонким смуглым рукам.

— Клэр, Клэр, берегись! — детский вопль, тонкий, отчаянный, рвется над толпой. — Берегись, Клэр!

Жюжю хватает Клэр за платье, тащит изо всех сил. Он приникает к ней всем телом, точно врастает в нее. И Клэр вдруг чувствует, как опадает, слабеет прижавшийся к ней мальчик. Невольно, бессознательно подставляет она исполосованные руки и принимает на них Жюжю.

— Клэр, — говорит Жюжю, — Мама…

И больше ничего не говорит.

В ПОЮЩЕЕ ЗАВТРА

Тишина… Тишина… Опять ночь, но сухая, пряная, безросная. Каждая травинка, каждый листок в саду, на огороде, в винограднике, кажется, с тройной силой источает свой аромат, и ночь подносит огромный букет, где перемешаны роза и петрушка, полынь, персики и салат-латук. Вкрадчивы, непонятны ночные звуки: хруст валежника, трепыханье в кустах — не то зверь, не то птица возится. Черная масса неба горяча и неподвижна — все притаилось, все ждет грозы. Над Волчьим Зубом уже прополыхали раз или два зарницы. На миг нестерпимым блеском осветилась снежная голова и снова померкла, и теперь чуть белеет на черном небе, как негатив.

Чу! Гукнул где-то паровоз и вдруг взревел весело и разливисто, радуясь тому, что спускается с гор к ровному, легкому пути, убегает от грозы. В вагонах, которые тянет за собой веселый паровоз, некоторые пассажиры тоже радуются, что уезжают отсюда, навсегда покидают опостылевшие места. В одном из купе не спят: там наши старые знакомые — Фэйни, Алиса и Лори Миллс — никак не могут досыта наговориться о тех радостях, которые они найдут в Штатах.

— Ох, до чего же мне опротивели здешние салаты и всякая французская еда не то из лягушек, не то из улиток! — восклицает Фэйни. — Прямо не дождусь, когда получу хороший кусок бекона с яйцами. И уж, конечно, пиво. Хорошее, густое пиво!

— Да, уж надоела здешняя кислятина, — вторит ему Лори. — А я хочу еще пойти в нашу аптеку на углу и вдоволь наесться там мороженого с содовой…