Верни моего сына

— Лия меня обманула, — повторил он и вскинул руку, чтобы расстегнуть пуговицы темно-синей рубашки. А Лера заворожено рассматривала татуировку на его запястье. — Я тогда дураком был. Она выдала себя за тебя, а я голову потерял и не заметил подмены. Как идиот за ней таскался, квартиру нашел, работал как проклятый и планы строил. Для тебя старался, не для нее. Она это прекрасно знала, но зачем-то продолжала прикидываться тобой. Врала, что родители против наших отношений, просила не приходить. О том, что она — не ты, я узнал только когда мы пришли подавать заявление в ЗАГС. Помню, разругались тогда в пух и прах, я сказал, чтобы собирала вещи и возвращалась к родителям, а она вешалась мне на шею и умоляла простить. Говорила, что так сильно влюбилась, что даже переступила через чувства сестры, а мне было мерзко ее слушать. Я просто с катушек слетел, не пускал ее на порог, но она стояла под дверью и умоляла понять и простить.

Лера не заметила, как стиснула чашку с эспрессо. Пальцы жгло, но она не чувствовала боли. Слушала его жадно, с отчаянным биением в груди. Бледный, как мел, взгляд исподлобья, в глазах лихорадочный блеск. Явно не врет. Злится, говорит через силу, но не обманывает. Когда он немного склонил голову, Лера увидела, как пульсирует вена на его напряженной шее.

— Почему же принял ее обратно? — спросила сдавленным голосом, а горло словно наждачной бумагой натерли. Каждое слово отзывалось невыносимой болью. Матвей продолжал говорить, но Лера слышала его как сквозь вату. Все звуки будто исказили и растянули. А перед глазами стояла картинка, слишком яркая, чтобы быть лишь фантазией…

Амелия захлебывается рыданиями, колотит кулаками в дверь и кусает губы от бессильной злобы. Ведь не впустит же… Не впустит ее обратно, не простит обман. И в изощренном уме вдруг возникает новая идея. Сердце пускается вскачь, и Амелия выдыхает:

— Ты можешь вычеркнуть из жизни меня, но не своего ребенка!

Картинка меркнет в сознании, яркие образы сливаются в одно темное пятно, а Лера хватается за край стола, словно вот-вот потеряет равновесие. Не сразу осознает, что сидит в кресле. Медленно, неуверенно отпускает скатерть и расслабляет плечи. Так живо представила себе Лию, словно вернулась в прошлое и побывала в ее теле. Думала, что связь с сестрой давно оборвалась, ан нет, до сих пор ее чувствует. И это видение перед глазами… такое красочное, реалистичное… Пугающе реалистичное. Облизала губы и почувствовала вкус соли, дотронулась до щек и ощутила мокрые дорожки. Как будто сама рыдала. И эти слова про ребенка… откуда их взяла?

И тут наконец дошло, что она лишь повторила слова Матвея.

— Лия клялась всеми богами, что беременна, — продолжал он рассказывать. — Она выглядела такой несчастной, беспомощной. Повторяла, что покончит с собой, если я ее прогоню. В общем, не знаю, что на меня нашло, но я не смог. Сжалился, открыл дверь. Впустил этот смертоносный смерч в свою жизнь, чтобы разрушить ее до основания.

— И где?.. Где ребенок? — спросила глухо, смаргивая слезы, чувствуя, как холод пробирает до костей. Взгляд Матвея не обжигал больше, не горел; из темной глубины сверкали колючие льдинки. Они появлялись всякий раз, когда он говорил об Амелии. Она словно превращала его огонь в тлеющие угли, заиндевала всю его бешеную, бурлящую через край энергию, а самого Матвея обращала в кусок льда.

— Нет его. И никогда не было, — послышался ответ.

— Значит, соврала?

— Как видишь.

Заказанные блюда оставались нетронутыми. Тяжелое молчание застыло в воздухе, как и весь мир замер вокруг. Лера сидела, обхватив себя руками, и ежилась как от холода.

— Почему не развелся с ней, когда узнал правду? — даже имя ее не произносила, будто оно было острой льдинкой, готовой поранить язык.

— Она морочила мне голову несколько месяцев. Я не знаю, как ей это удалось, но врач, которого я нашел, подтвердил ее беременность. Правда, становиться на учет и проходить нужные процедуры она не спешила. Находила тысячу причин: то плохо себя чувствует, то нервничать нельзя, то некогда. Зато с таким энтузиазмом готовила детскую комнату, что было грех ей не поверить. Даже загородный дом уговорила взять. Мол, ребенку нужен свежий воздух. И, как назло, тогда еще хороший вариант появился, пришлось взять. В итоге она сама призналась, что обманула, мы поссорились, она ушла. А позже узнал, что Амелия исчезла. — Матвей уставился в окно и немного помолчал. А когда повернулся, Лера вздрогнула: слишком много боли плескалось в этих ледяных озерах.

— А потом она что, объявилась?