Верни моей душе крылья

Антуан снова взялся за бокал, и какое-то время в комнате царила тишина, только с улицы доносилось пение цикад. Пит, не моргая, рассматривал Антуана, который, казалось, ушёл в себя далеко и надолго. Но вдруг где-то на улице послышался конский топот, это заставило Антуана вздрогнуть, и он снова заговорил:

– Вторая наша с Эженом встреча была ничем не лучше. Сейчас кажется, что это случилось только вчера… Грандон. Я сопровождал господина де Ливорна при его встрече с адмиралом де Раконтэ, сопровождал в роли порученца, а по факту пришлось служить сразу обоим этим господам… Наша эскадра готовилась к отплытию в Западные Колонии, и командам кораблей было разрешено отдохнуть в городе, коснуться земли перед дальней дорогой… Я сидел в таверне один, улучил момент уединиться от общей суеты, помню очень хотелось дочитать какой-то роман. И вдруг он. Я почувствовал, что ко мне кто-то подошёл, поднял глаза и… "Здравствуйте, сударь! Узнали? Как ваша жизнь?" – говорит он мне и подсаживается за мой стол. Сказать, что я был в смятении, это ничего не сказать… Я помнил нашу с ним первую встречу, неизменно горько было вспоминать её, порой пытался представить, что стало с тем парнем с набережной. Старался понять, как это я так растерялся, почему оставил его в таком плачевном состоянии… Почему позволил нам разойтись?! Ведь это как минимум занятно, такое удивительное сходство!.. Но вот он возник снова, даже улыбается, словно и не было той нашей драки, а я снова растерялся. Абсолютное сходство! Я словно в зеркало глядел… Нет, скорее не в зеркало, а в глаза своей совести… И оказался, что я не готов к покаянию. Вместо этого заметил, как вся публика таверны начала показывать на нас пальцами и зубоскалить. Стало так неуютно, что я вдруг позабыл все свои прежние мечты, и довольно грубо предложил ему убраться по добру поздорову. Ясное дело, он возмутился, снова попробовал пробиться к моей памяти, стал рассказывать, что нас было трое, он, Виктор и я, как мы жили где-то в Грандоне, вместе побирались, потом бродячие циркачи выкрали его с Виктором, а я задержался у той нищенки, но ненадолго, что меня потом усыновил какой-то дворянин. "Похоже, ты зовёшь этого дворянина отцом, верно?" – заявил он мне. При таких его словах кровь в моих жилах буквально закипела от возмущения. Поставить под сомнение мое происхождение?! Я ответил очень резко…

Антуан болезненно поморщился, запустил пальцы в волосы, взъерошить шевелюру, потом тряхнул головой и не скрыл горестного вздоха:

– Что я тогда ему наговорил! Бог мой, как меня так понесло?! Одним махом запретил ему и дальше мечтать о нашем родстве, и пригрозил изуродовать, если он будет настаивать. Да ещё и заявил, мол мой отец недостаточно богат, чтобы усыновлять кого попало… К концу моей блистательной речи мы оба уже были на ногах. Он ответил мне достойно, хоть и грубо! Велел подавиться моим состоянием! Сказал, что у меня гнилая душа… А я… Я выплеснул ему в лицо содержимое моего бокала… Конечно же, он тут же взвился, рванулся ко мне, но его товарищи удержали его, поймали буквально в полёте… С тех пор неизменно в своих ночных кошмарах я вижу эту картину – он стоит передо мной с заломленными назад руками, с волос стекает выплеснутое мной вино, а в глазах такая смесь ненависти и боли, душевной боли!!! Я снова увидел себя! Не возьмусь описать чувство, которое меня тогда охватило. Я был против этого сходства! Против всего, что он сказал, и что я сделал! Такая жёсткая смесь! Такой гнев накатил… Я стал приходить в себя только когда увидел, как он повис на руках своих товарищей, и только тогда до меня стало доходить, что причиной тому стал мой удар прямо ему в скулу…

Антуан поднял руку, сжал в кулак, снова разжал:

– Боль в кулаке тогда подействовала на меня отрезвляюще. Когда его капитан бросился ко мне с советами, как лучше поправить ситуацию, я уже начал как-то приходить в себя. Капитан говорил, а я смотрел, как Эжен, оглушенный моим ударом, отчаянно пытается прояснить сознание…

Антуан встал, прошёлся по комнате, снова сел, ему было физически трудно вспоминать эти события, но он не отступил: