Вернись и полюби меня (ЛП)

Он удерживал ее взгляд еще несколько мгновений; потом слегка склонил голову – еле заметно, едва ли больше, чем обычное непроизвольное движение.

Лили снова заплакала.

- Как я все это ненавижу, - пробормотала она – и он не мог с ней не согласиться; из глаз ее хлынули слезы, она поднялась с кровати – зубы стиснуты, брови сведены от гнева – такого же беспомощного, как тот, что прошлой ночью чувствовал он сам. - Ненавижу все это…

Когда Лили неожиданно шагнула вперед, он решил, что она собирается сбежать. Ошибся – она лишь плюхнулась к нему на колени, свернулась калачиком, утыкаясь лбом ему в плечо. На какую-то долю секунды он вдохнул ее запах – маггловский стиральный порошок, апельсины и гардении, ощутил тепло ее…

А потом под ним разлетелся стул, взорвавшись дождем щепок, и они оба рухнули на пол.

- Вот дерьмо, - ругнулась Лили; Северус лишь моргнул, таращась в потолок. Должно быть, он ударился головой – перед глазами плыли разноцветные точки.

Пальцы Лили впились в его свитер с такой силой, что он решил – она хочет его задушить. Он не понимал, почему, пока из какого-то затуманенного места где-то вверху не послышался обманчиво мягкий голос:

- Не исключено, что меня бы до некоторой степени заинтересовали твои объяснения, Северус. Особенно после моих недвусмысленных предупреждений.

“Просто заебись”, - подумал он, спихивая с себя Лили и отталкиваясь руками от пола, чтобы принять сидячее положение. Мать стояла в дверном проеме, беззвучно возникнув в комнате, и в руке у нее была волшебная палочка. “Пиздец”, - угрюмо подумал Северус. Он не поручился бы за то, что матери не взбредет в голову проклясть их обоих и вышвырнуть на улицу.

Рядом с матерью он всегда чувствовал себя девятилетним ребенком – даже когда встречался с ней в последний раз, незадолго до своей смерти. Выходя из дома ее тетки, Северус никак не мог стряхнуть с себя ощущение, что так и остался для нее малышом – утомительным и непоседливым. Это чувство преследовало его до самого Хогвартса и поднялось вслед за ним в директорский кабинет; там масла в огонь подлил понимающий взгляд нарисованного Альбуса… вторая половинка того же ощущения: словно девятилетнего Северуса балует добрый дедушка – закармливает конфетами и приговаривает: “Ничего, ничего, все образуется”.

- Стул сломался, - пояснил он матери, безуспешно пытаясь нырнуть в окклюменцию, чтобы отрешиться от этого старого чувства. Что-то в выражении ее лица – какая-то тень вокруг глаз – напоминала ему о сценах из детства, которые дымкой окутывали его в самые черные дни его жизни.

- И она, конечно, тут же ринулась к тебе на помощь? Оборонять от страшных заноз? - она перевела свой фирменный взор на Лили, но обращалась по-прежнему не к ней.

Северус заметил, что неосознанно заслонил Лили плечом. Не то чтобы он боялся, что мать сотворит с ней что-нибудь чудовищное – просто волшебники ее поколения и социального слоя умели разговаривать с нашкодившими отпрысками только на языке кары. В чистокровных семьях вроде той, из которой происходила она, для наказания существовал целый ряд специальных заклинаний. Мать обычно начинала с того, которое стегало как кнут; дальнейшая экзекуция обычно уже не требовалась – в детстве он настолько сильно боялся невидимого хлыста, обжигающего ладони, что тут же становился паинькой. Для матери они с Лили до совершеннолетия остаются детьми; дети заслуживают наказания, если ослушаются родителей. Да, до его семнадцатилетия оставалось каких-то две недели, но это весьма спорный аргумент – сейчас-то ему всего шестнадцать, и он все еще несовершеннолетний. В чистокровных семьях было принято подходить к определенным вопросам с известной долей… формализма.

- В разговоре обсуждалась неприятная тема, - произнес он выжидательно; сам того не желая, глядел он при этом на ее волшебную палочку. Мать держала ее в руках, хотя ни на кого и не направила – однако это еще ни о чем не говорило, по-маггловски выражаясь, она умела “стрелять навскидку”. Если ее палочка начнет двигаться к бедру…

- И поэтому она кинулась тебе на шею? - голос матери был ниже, чем температура в доме, и холоднее, чем черная наледь на мостовой. Северус почувствовал, будто ступает по замерзшему озеру – так шел по льду прошлой зимой мальчишка, следуя за призрачным сиянием чужого патронуса.

- Нет, - сказал он, - это случилось из-за поломки стула.

Взгляд его метнулся к волшебной палочке, потом снова к лицу матери. Его выражение чуть изменилось; это был уже не тот ее фирменный взор, а другой – прохладный, взвешивающий и все еще недружелюбный. За плечом Северуса Лили не двигалась и, кажется, даже не дышала. И хорошо – не хватало еще, чтобы она выкинула что-нибудь гриффиндорское и получила хлыстом по рукам.