Вернись и полюби меня (ЛП)

Неужели ей тоже пришлось прийти в больницу, проталкиваясь сквозь стадо орущих магглов, чтобы попасть к отцу? Если так, то знала ли она, что в конце пути ее ждет лишь бездыханное тело? Или же она приехала тогда, когда еще оставалась какая-то надежда – только для того, чтобы потерять ее через несколько минут?

Он не должен был позволять ей сюда приходить. Слишком эгоистично. И жестоко. Он даже не будет тосковать по отцу – эта смерть была облегчением тогда, будет облегчением и на сей раз. Слишком убогая у отца была жизнь.

Как и у него самого. Он тоже думал, что смерть станет для него облегчением.

Как выяснилось, его ад был соткан из психованных магглов, материнских угроз и Лили, которая любила Джеймса Поттера и требовала рассказать ей о сыне.

***

Вооружившись одной из этих занятных маггловских ручек, Северус уставился на лист бумаги с кучей разных граф – эту анкету ему велела заполнить медсестра. Он пристроил планшет с зажимом на колено, пытаясь не выронить пачку брошюр – их ему вручила какая-то дама, назвавшаяся консультантом по утрате близких; негромким, убедительно-сочувствующим голосом она перечислила все необходимые для похорон приготовления.

- Тебе помочь? - шепнула Лили. Она сидела с ним плечом к плечу на таком же поразительно неудобном пластиковом стуле – по мнению магглов, они как нельзя лучше подходили для нужд государственных организаций – и дрыгала ногой, то и дело толкая его под руку. Ему хотелось поймать ее за колено, чтобы заставить угомониться.

- Ни хера не помню, - проворчал он. - Даже его второе имя, ебись оно конем.

Словно сговорившись, они оба посмотрели на его мать – та сидела на таком же стуле на другом конце короткого коридора, невидяще уставившись на безвкусную картину над их головами. Северус подумал, что она смахивает на сумасшедшую – помимо всего прочего, она так и вышла из дома в одеянии ведьмы. Что ж, по крайней мере, магглы не слишком удивятся, когда в заполненной анкете не обнаружится ничего полезного.

- Ну тогда заполни, что помнишь, и подпишись, - посоветовала Лили. - У тебя дома есть его свидетельство о рождении? Можно будет завтра принести.

- Тебе домой надо, - не глядя на нее, произнес Северус, убористым почерком вписывая в соответствующие графы имя, фамилию и адрес. - Нечего тебе здесь делать.

Лили застыла, и он в очередной раз обругал себя за полную несостоятельность в таких вещах.

- Я имею в виду – не стоит тебе здесь быть, тут охуеть как ебаторно.

Было приятно снова ругаться, не заботясь о том, что у кого-нибудь уши свернутся в трубочку от таких выражений. На конструкциях вроде “ступки и пестики” душу как следует не отведешь.

- Да, здесь муторно, - признала Лили. Она склонила голову набок… словно хотела пристроиться к нему на плечо, но передумала – Боже, как же он жалок… - Я все пытаюсь понять, было ли так же плохо той ночью, когда… ну, ты меня понял… по-моему, да – просто в одном случае охренительно плохо становится сразу, а в другом – постепенно.

- Я вижу определенную резонность в собственном страдании, - сказал Северус, занося в анкету сведения о ближайших родственниках. Ему хотелось как-нибудь связаться с первой женой отца – наверняка она куда лучше бы справилась с этой задачей. - Но не в твоем.

Лили помолчала.

- Нет в твоих страданиях никакого резона, - вымолвила она наконец, понизив голос. - Особенно… в таких, как сейчас.

- Смерть освободила его от бремени ненавистной жизни, - Северус изобразил в соответствующей графе подпись матери. В поле его зрения появилась ладонь Лили и бережно накрыла его руку.

- Ты сейчас об отце? - спросила она, еще тише, чем прежде. - Или о себе?

Он сидел неподвижно. Руки Лили были холодны.

- Столько людей погибло, Сев, - сказала она шепотом. Негромко переговариваясь, мимо них прошли доктор с медсестрой; где-то в хитросплетениях неярко освещенных, кремово-белых коридоров пиликал телефон, дребезжали колеса каталки. - Погибло столько людей, и я устала – так устала… думала, когда умру, то хотя бы перестану гадать, кто же следующий – но и в этом ошиблась… Я лишь… хочу, чтобы все это прекратилось. А ты?

- Ну разумеется хочу, - ответил он таким же сбивчивым шепотом. Снова нахлынуло изнеможение, такое же, как прошлой ночью – впрочем, по-настоящему оно никуда и не уходило, изнеможение пропитало его до самых костей – даже таких молодых, как эти, потому что было частью его души, и могло только подниматься и опускаться, как прилив и отлив.

- Тогда ты знаешь, что нам надо сделать. - Лили сжимала его ладонь уже не так бережно, как несколько минут назад, но и не так больно, как у подножия лестницы, когда он схватил телефонную трубку. - И знаешь, кто во всем виноват и кого нам надо остановить, если мы и правда хотим, чтобы это прекратилось.

Он поднял голову и наконец-то взглянул ей в лицо, подозревая, что она, возможно, плачет. Но ее глаза оказались сухими и цепкими – такими же, как ее пальцы.